19 августа, пятница. Кабул. Даже писчий -- дневниковый инструмент -- сопротивляется. Психика вообще очень умело сопротивляется. Сколько боли и страха за последние дни. Семнадцатого Юре сделали операцию. Все безнадежно, зашили обратно. За что так заставляют мучиться моего брата? Он веселый, большой человек, если и делал кому неприятности -- это его болезнь, его психическая неуравновешенность. И теперь такие страдания. Всю эту боль и все его отчаяние я, кажется, принимаю на себя. Не такой ли конец ожидает и меня Только еще более беспощадный -- без родных и близких. Все эти дни, пока собирался, летел, думал о Юре: представляю, как располосованный лежит он под капельницей. Вечером же 17-го позвонила медсестра из реанимации: он очнулся, рассказывает анекдоты, передает мне привет. И ничего не знает. Все страдания напрасны, и впереди -- новые. Сколько семейного, нерасторжимого я чувствую сейчас.
В Кабул прилетел совершенно больной, в самолете не мог сидеть, все эти дни у меня глубочайший ишиас. Не могу найти себе места. Здесь семинар по роману, который был задуман еще в январе -- начал писать выступление. Может быть, удастся что-то сказать и выговориться. Все здесь меня лечат. Таривердиев -- это не композитор, а дипломат -- привез таблетки и мазь. Сейчас намазал: щиплет зверски.
Свободное копирование
