Постепенно его роль в правительстве приняла совершенно ненормальный характер, он из рядового министра превратился в какого-то исполнявшего обязанности министра -- уполномоченного Советом, имевшего право veto по отношению ко всем действиям правительства, которое с таким положением весьма малодушно примирилось и тем самым выкопало себе яму, в которую потом и свалилось.
Керенский сам не понимал, что для руководства страной, хотя бы находящейся в состоянии революции, необходима больше, чем когда-нибудь, авторитетная власть и что он занятой им позицией сам подрывает не только авторитет настоящего, но и всякого будущего правительства, в том числе и своего собственного, если ему суждено быть; между тем обстоятельства шли так, что усиление власти Керенского в какой угодно форме, до диктатуры включительно, делалось все возможнее.
Последовал частичный министерский кризис, после которого Керенский стал военным министром и главнокомандующим армией. Совмещение таких должностей само по себе нелепо и, в сущности, невозможно в разгар военных действий, особенно когда, подобно Керенскому, являешься сторонником войны во что бы то ни стало до победного конца, а он, несомненно, держался такого взгляда.
Взяв на себя такую неосуществимую задачу, Керенский, разумеется, не мог не остаться самим собою, то есть верующим в беспредельную силу слова, и поэтому свел всю свою деятельность к речам.
Речи эти производили впечатление, зажигали, может быть, тех, до ушей которых они достигали, но заменить собою творческую работу они не могли. На фронте кое-где под влиянием его речей войска проявляли чудеса храбрости, но только в пределах действия этих речей, общий же развал, происходивший наряду с другими причинами и от неумения и непригодности власти, продолжался.