Октябрь 21. Проживши в Москве около 4-х месяцев, возвратился в Коломну. В продолжение означенного времени, по рекомендации Д.Н. Сенявина, был я у г. Блудова, который, между разговорами, спросил: по каким причинам гр. Аракчеев мне недоброжелательствовал? Во-первых, по тем, по коим злые люди вообще почти других людей не любят, а во-вторых, что я находился по службе у большого, в то время, когда он был у малого двора, к которому принадлежащие обыкновенно завидуют и не терпят у большого двора служащих. Впрочем, я служил покойной монархине точно так, как и он государю служит, и в доказательство хорошей моей службы получил за оную награды и до самой кончины ее величества при лице ее находился; но после императором Павлом не только лишен был службы и имения, но безвинно подвергнут двухлетнему заточению и хотя от оного им же самим освобожден с возвращением имения, но до самой его кончины под присмотром местного начальства находился. После его смерти, при освобождении от присмотра, сказано, что государь надеется, что я постараюсь хорошим своим поведением оправдать даруемую мне монаршую милость. Но усердная моя государыне императрице Екатерине Алексеевне служба и постоянное ее величества за оную ко мне благоволение доказывают неоспоримо, что поведение мое ничего предосудительного в себе не заключало; следовательно, означенные речи помещены в печатном указе, при освобождении меня от присмотра, единственно для причинения мне незаслуженного мною оскорбления. Да и в прочих случаях, при преемнике престола после государя Павла I, ни в чем не оказано мне правосудия. Пожалованные мне от государыни Екатерины Алексеевны: 1) в Петербурге каменный дом, каковая милость монаршая была мне уже объявлена, но только поднесенный в самый день кончины ее величества указ по сей причине не был подписан, и 2) пенсион по 600 рублей серебром, которого производство после кончины ее было прекращено, не были мне отданы, а наконец, и в чине мне при отставке от службы отказано. Толь явно неблаговоление никому иному, как гр. Аракчееву приписать я должен.
На другой день после отъезда государя из Москвы Д.Н. Блудов объявил мне, что по прошению моему в просительном Комитете положено представить его величеству о пересмотре дела моего с Б. в Государственном совете, но что за отъездом государя не успели о сем доложить, а будет доложено или в дороге, или очень скоро в Петербурге (вероятно, председателем Комитета кн. Голициным, который в свите его величества поехал и на которого я очень худую надежду полагаю).
В сие же время подослан был к обер-секретарю 7-го департамента Сената Спасскому приятель его, московский купец Кожевников, с 2000 рублей в виде взяток, которые через пять минут полицмейстером были от первого отобраны, сам он посажен в тюремный замок, и в доме его все имущество описано. По допросу Двумя обер-прокурорами, кн. П.П. Гагариным и Новосильцевым, Спасский в приеме как означенных, так и прежде немалых от Кожевникова сумм сознался и по именному указу исключен из службы и отдан под суд Уголовной палаты, которой велено о Кожевникове при суждении Спасского ни слова не упоминать: ибо по русским законам как взятчик, так и датчик одинакому подвергаются наказанию. Из сего видно, что закон о пресечении лихоимства не достигает своей цели, ибо определение равного наказания дающему с принимающим лишает первого смелости обнаружить лихоимство, которое всегда почти остается ненаказанным. Кроме Спасского обличен почти таким же со стороны правительства употребленным способом Московского уездного суда 2-го департамента судья Тверитинов и Московской управы благочиния секретарь Соколов, что навело на всех приказных страх, который, однако ж, нимало не прекратил лихоимства: ибо, при малости получаемого ими от казны жалованья, нужда превышает всякие рассуждения и вынуждает, для поддержания своего существования, пускаться на самые крайние опасности. Для возможного прекращения мздоимства и чтоб сколько можно менее делать несчастных надобно положить служащим в гражданской службе достаточное жалованье; но и в сем случае истребить оного невозможно. Доказательством сему служит сенатский же обер-секретарь Баженов, о котором государю донесено, что он столько же бескорыстен, сколько Спасский корыстолюбив, и который по таковому о нем представлению награжден от щедрого и правдолюбивого монарха орденом Св. Владимира 3-й степени и 5000 рублей деньгами. Но если б государь знал, что бескорыстный Баженов за сложение наложенного Рязанскою уголовного палатой в 1822 году на имение дочери моей запрещения взял с меня лично 500 рублей и что имение ее поныне находится в том же самом запрещении, то г. Баженов, вместо означенной награды, получил бы равное со Спасским воздаяние. Впрочем, способы, употребляемые правительством к открытию и обличению мздоимцев, могут быть пагубны и для честных людей, подавая повод недовольным их правдолюбием просителям, а паче ябедникам, вводить их в искушение и в случае непоколебимого их правдолюбия и непринятия от них за неправедное решение дел мзды подкидывать к ним деньги и потом на них доносить, что на самом опыте уже и было.
