Но вернусь к тому, как в нашей семье осуществлялось конституционное «право на отдых». В отпуск на Запад России нам, молодым специалистам, живущим на Дальнем Востоке, выбраться возможности не было из-за долгой дороги и дороговизны билетов на всю семью. Поездки за границу (Япония, Китай), понятно, тогда вообще не рассматривались – «железный занавес» был без щелочек. И меня снедало чувство вины перед Исаем – ладно, я не могла пойти в поход по окрестностям города, в тайгу. Лыжи, коньки – тоже мимо меня. Не могла быстро ходить, быстро уставала. Приносила домой небольшую зарплату, поэтому не могли мы накопить денег на поездку куда-нибудь на юг. Но почему Исай, здоровый, полный энергии и сил, из-за меня стеснён? Поэтому на второй год после нашего возвращения, собрав необходимую сумму, Исай выбрался летом на запад, в Литву, поездил по родственникам. Я работала в приёмной комиссии и свободное время проводила в посёлке с родителями и сыном.
У меня не было чувства обделённости из-за того, что он поехал один – я и сама, помня, как приняли меня, молодую сноху, в доме его отца, не желала повторения этих впечатлений. Пришлось смириться с тем, что родственникам мужа нет дела до моих талантов, образования и характера. Моя инвалидность всё застила.
Каждое сообщество имеет свой набор ценностей. Общество, в котором оказался муж, вернувшись в Хабаровск, к инвалидом относилось однозначно – неполноценен. До армии паренёк-ремесленник не слишком вникал в особенности быта этой прослойки. Рабочая среда (муж мой на заводе работал мастером цеха, и круг его друзей состоял, в основном, из таких же рабочих или мастеров – людей, закончивших ремесленные училища, затем – техникумы) – гегемонская, пролетариатская, которой якобы принадлежала власть в стране, - это общность работящих, трезво мыслящих, но довольно аполитичных людей, с неохотой занимающихся общественной жизнью, любящей, как говорится, простые семейные и внесемейные радости. Потомственных рабочих на посёлке было не много, в крайнем случае – второе поколение. А первое – это, как мой Папа – выходцы из крестьян с невысокой культурой и малыми потребностями. Сыновья этих бывших крестьян, воспитанные с установкой на необходимость физического труда, вкалывающие на заводе более или менее добросовестно, в быту не были очень щепетильны: погулять с обильной выпивкой до, порою, полной потери сознания, коли уж есть повод (а другой раз и без повода), сходить «налево» - в этом ничего не было для них зазорного. Понятно, что культ жён в этих семьях почти всегда отсутствовал, и только очень замухрынистые мужички были дома смирны. Над ними - "подкаблучниками" - в мужских компаниях подшучивали, подсмеивались, они ставились как бы на мелкие роли среди "своего брата". И возмужавший, пообтёршийся в среде работяг Исай в присутствии людей этого круга счёл за правильное не выпячивать свою толерантность, а как бы соглашаться: да, жена не из здоровых, особо гордиться нечем. Человек очень самолюбивый – он не мог позволить в глазах приятелей выглядеть неудачно женившимся и дать повод для насмешек. И он при людях стал от меня дистанцироваться.
Был такой эпизод. Однажды поздней весной на заводе, где он работал, устроили выезд «на природу» - в заводской пионерский лагерь, где еще не было детей - не начался сезон лагерных смен. Выезд был с ночевкой. Три молодые семьи (в том числе и нашу) поселили в один из корпусов, в обширную комнату, в которой летом, вероятно, размещался целый отряд. Две семьи тут же начали сдвигать свои кровати попарно, чтобы мужу и жене лежать рядом. Мне было не очень приятно укладываться рядом с мужем на виду у всех, поэтому я согласно кивнула на Исаево: «А мы не будем».
Корпус не отапливался, одеяла были очень тонкие, я продрогла этой ночью до костей. «Ты меня слышишь? - наконец не выдержала я, - мне холодно очень!» - «Терпи», - раздалось с его кровати. А утром я увидела, что все жены перебрались под одеяло к мужьям. И остро им позавидовала.
