8 декабря.
Очень давно не писала. Все новые и новые письма и рассказы о гибели евреев.
Кончилась конференция в Тегеране. Все говорят о скором мире. На фронте хорошо, а потому цепляются за мелкие неудачи. Сильная бомбардировка Берлина. Илья уехал вешать немцев в Харьков.
Хацревина умирает от рака.
Ходят просить у меня рукописи Бориса. Зелинский пишет о нем. Все как о погибшем. Так оно и есть. Ты должна наконец это понять. Но я не хочу, даже если бы увидела, и то не поверила бы.
Через три дня сюда въезжают, и мы с Углем должны выехать. Куда?
В трамвае вожатый говорит женщине с детьми: «Всех мужей поубивали, а дети все родятся и родятся».
Волна страшных писем. Женщина с восьмилетним сыном бежала из гетто, спаслась у партизан, там работала связисткой, наконец они выбрались, и мать говорит ребенку: «Стоит жить, раз мы увидим папу». За это время папа женился. Киевлянка — молодая математик, получившая много премий еврейка, потеряла за войну мужа и брата. Сына брата усыновила. Теперь Украинская академия возвращается в Киев, но еврейку отчислили (по национальности) и оставили в Уфе с тремя иждивенцами: контуженная сестра, старуха-мать и мальчик.
Была у Мазовера — материал о собаках на фронте.
Хацревиной не дают умереть в больнице — ее выписывают.
Олег Эрберг мобилизован рядовым. Волнения с Пленумом писателей. Тихонов стал чинушей. Плохие отношения с союзниками — Польша. Страх за мирное время, особенно у евреев: уже в университетах ограничения для евреев. Мальчик Альтмана затравлен в школе. Есть предложение писать историю партизанского отряда. Хандра — мое нормальное состояние. Алигер любит, забывает, рожает, пишет, получает Сталинские премии и лимит и все же несчастна. Таня Литвинова абсолютно счастлива. Дело характера. Без тебя я начала работать, без тебя, быть может, из меня что-то получится, а главного-то — и нет. Для кого? Холодно и мрачно. Осторожно, свежевыкрашено…
Живу в гостинице, от Ромма выгнали.
Сводка: взяли Черкассы, оставили Радомысль.
Уголек у Раи-Нины. Работаю на хронике. У мамы портниха, за 900 рублей дошивала шубу и не кончила ее.
Вчера было десять лет нашей свадьбы! И никаких перемен. Я на Лаврухе. Одна в разрушенной квартире. Все в известке. Течет крыша, выбиты стекла. Так я и знала: наступит момент, когда не смогу покончить с собой. Боже, как страшно. Теперь мы все знаем, на что способны немцы. Сегодня видела Михоэлса Он рассказывал об Америке — тоже фашизм. Гитлер победил — культура кончилась.