Вчера к ночи узнал я о том, что приготовлено мне в Госкино, какие упреки выскажут в беседе со мною. Кто поднимает эти волны?
А упреки серьезные: в мистическом уклоне и в фатальной предопределенности судьбы Лермонтова в моем сценарии, а также претензии к тому, что слишком большое внимание уделено личности Мартынова, обвинение в неуместности "пощечины отца".
Если бы эта беседа состоялась при Армене Николаевиче Медведеве, моим оппонентам пришлось бы худо. Я готовился выявить их тенденциозность и произвол, реакционный подход к сценарию, напоминающий стиль сталинской "давилки". Я попросил бы их конкретно указать, где они видят фатализм и мистику, и разнес бы их на чем свет стоит, но, к их счастью, мы беседовали без главного редактора, и я, не снижая активной защиты, вел беседу с юмором и легко.
Подъехал Армен Николаевич, я прошел к нему и расставил точки над "i".
- Согласен ли ты с их замечаниями? - спросил он.
- С одним -да! По поводу пощечины. Я ее уже убрал из режиссерского сценария, заменив ссорой родных.
- А с ролью Мартынова?
- Нет, его линия держит всю конструкцию сценария. У вас есть какие-нибудь замечания?
- Нет.
- Тогда пусть они поскорее отправляют заключение. Группа без зарплаты. И летняя натура под угрозой.
- Хорошо.
Считаю этот день победой "Лермонтова" и вообще победой кинематографиста в стенах Госкино, видавших и обмороки, и инфаркты создателей фильмов.
