Дневник графа Бобринского - 163

            Кенигсберг, 6-го (17-го) Сентября 1786 г. Как скоро здоровье моего спутника Степана   Степановича[1] поисправилось, мы пустились в путь на 8 лошадях, дабы нам упредить короля и видеть вшествие  его величества в свою столицу старинную.  По дороге встречались   нам триумфальные ворота и  другия торжественныя здания и украшения, которыми дворяне и обыватели сих мест украшали путь своего государя. Мы проехали маленькие города без всякаго осматриванья, и как мы ни поспешали, однакож король нас перегнал за полмили от Браунсберга. Его величество сидел с одним из своих министров в дорожном открытом калеше, запряженном 16 лошаками. Как скоро калеш его с нашею каретою поравнялся, мы   опустили стекла. Его вели­чество соответствовал нашей учтивости, привстав с своего места и приподняв шляпу. Мы, смотря на короля, пустились было также бежать в прыть, но немного головы не сломали и принуждены были держаться своего обыкновеннаго шага, которым и приехали  в Кенигсберг вечером. Дорога от самаго Кенигсберга, если не совсем покойная, по крайней мере веселая по своим видам. За полмили от Браунсберга открывается море, покрытое купеческими кораблями: а, выехав из Браунсберга (небольшаго городка), сей приятный вид путешественника не покидает до самаго Кенигсберга. За милю от сего города, попалось нам триумфальное здание, где король был встречен тремя главными цехами, также своими генералами и министрами. Его величество, оставя здесь свой дорожный калеш и надев на себя парадный мундир, сел на лошадь и вступил в сем виде в древнюю свою столицу при пушечной пальбе, колокольном звоне и восклицании народном. По приезде нашем  в сей город, нашли мы еще всех жителей на крыльцах и в окошках. Стали мы в постоялом самом лучшем доме, называемом Еnglisches  Наus. На другой день явились мы к министру, прося его представить нас к Прусскому величеству, в чем он нам и не отказал (равномерно и билетов для смотру церемонии дал).   Мы однако же не прежде удостоились быть представлены как на другой день, то есть в восшествие на престол. Церемония сия была страннаго роду. На дворцовой внутренней площади, на которой она происходила, поставлен был трон из чернаго сукна; все дамы и статские министры были в глубоком трауре; а король и прочие генералы имели верхнее  платье военное, а среднее и нижнее глубокаго трауру. Его величество показался на том троне с своими первыми министрами  и секретарями в 10 ч. утра. В то время один из секретарей   прочитал народу манифест, по прочтении коего один из депутатов держал его величеству поздравительную речь, которая тем более обратила слушателей, что произносивший ее был оратор красноречивый и громогласный. После сей речи другой из депутатов пригласил своих товарищей принесть новому королю присягу, которая тогда же началась, прежде на Немецком, а потом на Латинском языке. Сия последняя была для одних Поляков. По   окончании  сего читаны были королевские артикулы и лист новопожалованных; наконец тремя разами народ прокричал: «да здравствует король Прусский Вильгельм!» при пушечной пальбе и игрании музыки. По окончании сего король возвратился в свои апартаменты, где   мы были ему представлены. Его величество удостоил нас обоих, каждаго особенно, своим разговором и после того удалился в свои внутренние чертоги, а мы познакомились со многими вельможами, которые, узнав, что мы — Русские, с особливым удовольствием с нами разговорились. После обеда здешние студенты поднесли его величе­ству поздравительную оду, и ввечеру Жиды сожгли преизрядный фейерверк. Улицы в городе все были иллюминованы. Я весьма был рад, нашед здесь гг. Хераскова и Страхова, с которыми однако-ж недолго пробыл, ибо на завтрее поутру мы город сей оста­вили и повели путь свой далее.

                                                                           ***

     Сколько нам известно, граф Бобринский в следующем году опять был за границею, в Париже и Лондоне; но от этого года не сохранилось его памятных записок. Читатели Русскаго Архива (1876) знают дальнейшую судьбу этого человека, который может быть предметом любопытнаго психологическаго изучения и у котораго не только во внешнем облике, но и в характере заметно было сходство с императором Павлом Петровичем: та же высота и стремительность благородных побуждений, тоже противодействие окружающей среде, и оттого неудача в жизни.    П. Б.