В сороковые годы выступал у нас лектор по фамилии Кипарисов. Он был полусогнутый, какой-то ноздреватый, геморроидальный. Во время лекции зажигался от собственной речи, кровь уходила в голову, надувались шейные вены, а на губах выступали слюни. И жест нервический, очень характерный - резкий и беспомощный одновременно. Пикейный жилет из вольного города Черноморска сбивался на пафос. Чего-то хотелось этому человеку, и он стал Кипарисовым. Найти жену с такой красивой фамилией непросто. По-видимому, он ее сам придумал. А знаменитый зубоскал и охальник, преподаватель латыни из нашей Alma Mater, все это понял и придумал ему забавную нарицательную фамилию: Крестовоздвижнер.
В начале века примерно такие же благополучные интеллигенты рвались из теплых фланелевых пижам, зачитывались Ницше. В "Славянском базаре" и в коммерческом клубе они не просто поглощали пресловутую "осетрину с душком-с", но искали небо в алмазах, мечтали о Синей Птице. Их анемичные дочки писали в семейные альбомы: "Человек - это звучит гордо!".
А через несколько лет Валерий Брюсов им скажет с укором:
Вам были милы трагизм и гибель,
И ужас нового потопа,
И вы гадали: в огне ль, на дыбе ль
Погибнет старая Европа?
И вот свершилось: рок принял грезы,
Вновь показав свою превратность,
Из круга жизни, из мира прозы
Мы брошены - в невероятность!
Все, что мечталось во сне далеком,
Воплощено в дыму и в гуле,
Что ж вы коситесь неверным оком
В лесу испуганной косули?
Что ж не стремитесь в вихрь событий
Упиться бурей гневно-странной,-
И что в былое с тоской глядите
Как в некий край обетованный.
А Гриша? Гриша пока еще никем не бит. В бурях не участвовал, в не вероятностях не состоял. Кушает только дома свои пюре. Однажды он признался, что пописать в чужом туалете не может: какой-то комплекс ему сфинктер замыкает. Только дома, только дома! А в мыслях и в мечтах он - грубый мужик, опытный и залетный. Он шутит, как половой гангстер, плоско и дотошно. Любит подробности. Кутила на уровне дворника. Женщины уже привыкли, не обижаются, а нравы в операционной простые, работа тяжелая.
Но все течет, как известно, и меняется. Гриша тоже не стоит на месте. Сначала его пленяли удалые ямщицкие мотивы - как таковые, сами по себе. Рванулся человек от своих пюрированных смесей. Глядишь:
Сидит ямщик на облучке
В тулупе, в красном кушачке.
А сами-то - не стоят, а вскачь, чтоб захлебнуться снегом и звездами! И уже: "Не в немецкой ермолке ямщик, борода да рукавицы. И сидит черт знает на чем. А как гикнет, свистнет. Спицы в колесах смешались в один гладкий круг. И пошел считать себе версты, пока не зарябит тебе в очи!".
Эх, Тройка, Птица-Тройка! Куда несешься ты, Ройтман-Левченко? И куда тебя еще занесет?
А заносить уже начинает. Он звонит мне в кабинет из нашей ординаторской. Окруженный сестрами, кричит в трубку: "Почему эта сучка Галочка не подготовила операционную?". (Отказалась Галочка от общих завтраков, побрезговала, так получай же!)
-Не волнуйся, Гриша, она сегодня заболела -отравилась, еле на работу добралась. Через 15 минут все будет готово.
-Отравилась? И не сдохла? Жаль!
Мне гудки: трубку он повесил.
В присутствии больных он говорит дерзко, как бы режет правду-матку. Характер, дескать, такой - открытый, широкий, и плечо крутое. В миру мы с ним - старые товарищи, по службе он мне не подчиняется - совместитель, и в любое время уйти может. А я от него завишу: уйдет - и не будет наркозов. И что делать? Опять молчу. Сносить надо. Больные не виноваты, а рак не ждет. ОПЕРАЦИИ ДОЛЖНЫ СОСТОЯТЬСЯ. Говорят, незаменимых людей нет. Но Гришу заменить нельзя: виртуоз!
Все же я с ним поговорил, улучил момент. Я руки мыл, он наркоз готовил. Хотел начать спокойно, по Станиславскому. Только не получилось: щеки задрожали, стало больно. Ведь мы были друзьями много лет. "Зачем ты меня кусаешь, Гриша, почему злобствуешь? Это же невыносимо, что именно ты". Он смутился немного, сбросил маску свою ямщицкую, стал серьезным и как бы даже соскочил с облучка: "Извини, я не хотел тебя волновать перед операцией. Тебе работать нужно. Успокойся".
Душевного разговора тогда не получилось, ну, да ладно - хоть так. Все же лучше, чем оскаленная пасть. Конечно, я уже упустил его. Вероятно, уже не перетяну, но хоть маленькое облегчение на этом пятачке. Опять можно работать. А внешне - все спокойно. И не просто спокойно, а даже хорошо.
Свободное копирование
