Письма из послевоенного Таганрога - 1

ПИСЬМА ИЗ ПОСЛЕВОЕННОГО ТАГАНРОГА:
"Бог даст, буду человеком!"



        Мы нашли их в бумагах деда уже после его смерти. Их тринадцать. Они написаны в 1945 – 1946 годах на половинках листа желто-серой рыхлой бумаги и сложены военным треугольником. Конверт в этом случае не требовался. Просто если лицевая сторона письма исписана равномерно, то на обороте слова, повторяя треугольную форму, уходят вниз на конус.

        Тут же по сгибам читаются и внешние треугольники отправления: один - с адресом, другой – с почтовыми штемпелями Таганрога и Богородицка и обязательным «Просмотрено военной цензурой 07836». Впрочем, цифры на всех письмах разные. Тут же марка почты СССР за 15 копеек с неизменным советским пехотинцем со скатанной шинелью за плечами, - война только кончилась.

        Адрес отправителя: «г. Таганрог, Ростовской-на-Дону области, Гоголевский переулок, 19/25, Ростовская Межобластная юридическая школа, Iй курс, 3я группа, Саморукову В.В.».

        Владимир Владимирович – мой дед. 24 апреля 1945 ему исполнилось 22 года. Мальчишка! Отчасти да. Но к своим годам он в 1941, скрыв близорукость, поступил во Второе Московское Военно-Пехотное училище, в 1942 лейтенантом попал на фронт, в 1943 чудом остался жив после ранения во время боев на Орловском направлении, а в 1944 году заново научился ходить.

        В сентябре 1945 по рекомендации партии молодой инвалид был направлен учиться в Юридическую школу, специально созданную в Таганроге для таких же, как он, подранков войны.

        Школа давала среднее юридическое образование (высшее дед позднее получал в Москве). От деда знаю, что в его группе, в том числе, учились ребята с утраченными конечностями, некоторые страдали ужасными головными болями от последствий контузий. На их фоне дед, ходивший к тому времени уже без палочки (брюки скрывали изуродованную ногу), смотрелся вполне здоровым. Именно к этому периоду и относятся эти письма.

        Адрес получателя всегда один и тот же: «г. Богородицк Тульской области, ул. Свободы, 15, Саморуковой Елизавете Павловне». Это моя прабабушка.
Итак…


        21.10.45.
        Здравствуй, дорогая мама!
Крепко целую и обнимаю тебя, а, самое главное, будь здорова. Сегодня зашел на старую квартиру, где жили: Чехова, 6й пер. 22, и нашел там твое письмо. Дело в том, что я ушел с той квартиры, т.к. та комната хороша для жизни летом (нет стекла, потолка, короче говоря, - чулан). Сейчас живем трое (все с одной группы). Правда, плачу за квартиру 50 рублей (30 р. дает школа да 20 р. от себя, но эта более-менее благоустроенная), а в той уже сейчас замерзают, т.к. хозяева закрывают дверь в комнату, плюс разбитое стекло. Не писал так долго потому, что ждал ответа от тебя. Ты ждала нового адреса, а я здесь ходил каждый день и надоедал вопросом: «нет ли мне письма?»

        Как ты уже, вероятно, знаешь «мой друг» уже уехал. Он обещал зайти к тебе и все рассказать об условиях моих. Не всему верь, что он скажет. Нам вообще везет: у него денег, можно сказать, вообще не было, когда он приехал в Таганрог. Ну, я думаю, раз вместе поехали, а учиться 2 года, то и у меня может быть такой момент. Все было вместе. Короче говоря, поел мое, курит – с табаком помог, деньги вместе прожили. И вдруг он «заболел», короче говоря, он увидел, что не с его умом здесь учиться. Взял и уехал. Я же остался почти без копейки денег.

        Мое безденежье объясняется еще и тем, что пенсионные документы еще не пришли, да и вообще придут, надо думать, через месяц, а то и позднее. Некоторым, живущим ближе меня, и то шли дела по три месяца с лишком. Стипендию еще за месяц ни разу не получал. Да еще надо сказать: в ней тоже много вычетов, так что от 400 рублей останется рублей 300, а это только на столовую.

        Цены на базаре здесь такие же, как у нас. Масло сливочное до 250 р. Кило, хлеба буханка, 50 руб., только табак 6 – 7 р. стакан да подсолнухи 4 – 5 р. стакан. Фрукты очень подорожали. Я вместе с Васькой еще покупал арбузы (4 – 5 штук за все время и все). Фруктов, как видишь, тоже поесть не пришлось. Картошки еще ни разу не ел.

        Питание неважное. Очень мало жиров. Так что вместо одной порции надо съесть три, по крайней мере, чтобы быть сытым. На стипендию здесь никто не живет. В отношении вопросов твоих скажу, что по некоторым причинам писать все нельзя. Приеду - расскажу. Книг почти нет, все надо записывать. Нужна бумага, а ее дали только по одной тетради (12 листов).

        Город примерно такой же, как Подольск. Довольно чистый. В кино не был ни разу: нет денег. Баловать себя нечем, да и не на что. Не хотел я тебе писать такое письмо, но да все равно учиться я не брошу, а обманывать не хочу. Каникулы у нас будут с 28-го января и по 12 февраля. Жив буду, приеду. Думаю, что будет легче, как получу пенсию. Вообще, школа хорошая. Предметов всего семь, какие, как приеду, расскажу.

        Недавно дали справки для того, чтобы домашние могли [бесплатно] на почте отправить посылку, но ты мне, пожалуйста, не присылай ничего, т.к. я знаю, что тебе взять негде. Справку я тебе все же посылаю с этим письмом. Ребята, которые живут со мной, приличные. Один учитель физики и математики 26 лет (тоже учится в школе в одной группе со мной). Другой тоже вроде парень хороший. Я думаю, что письма лучше писать на адрес школы: г. Таганрог, Ростовской-на-Дону области, Юридическая школа, студенту I курса 3-ей группы Саморукову В.В.

        Обо мне не беспокойся. Учиться не брошу. [Пиши] больше о себе, не унывай. [Дальше]-больше учиться в материальном положении будет легче. Летом каникулы будут 2 месяца, начиная с числа 15 – 25 июня и по 15 сентября. Вот тогда и поживем вместе, а зимой дней на десять также приеду.

        Успехи мои хорошие, хотя и строго на оценки, но «троек» нет. Ну, будь здорова, не унывай. Не мори себя. Лучше продай чего. Окончу школу - наживем, да и вообще нужно же иметь какую-то специальность. Скажу одно, что даже из института не всегда можно выйти в такие люди, в которые можно выйти, окончив нашу школу. Пиши. Крепко целую и обнимаю.
        Твой сын Володя.



        Можно только догадываться, что творилось в сердце матери, читавшей о том, что сын ее голодает. К тому времени Елизавета Павловна уже 10 лет растила сына одна. Проводила на войну, пережила оккупацию, жила письмами из госпиталя, подняла на ноги израненного.

        Следующее письмо сохранилось хуже всех. Судя по полукруглому следу, вгрызшемуся в сложенный листок, в свое время его «прочел» кто-то серый и хвостатый. Но съедена лишь часть, и мы узнаем новые подробности о трудностях получения пенсии, нарастающем голоде, погоде и даже о модной тогда шапке-кубанке.