Этот пасхальный стол с батареей бутылок многочисленных сортов вин послужил сигналом к новым запоям Ники. Он запил отчаянно, беспробудно. Мама теперь не только не хотела остаться у меня жить, но не желала пробыть лишнего дня в Ленинграде – настолько вид пьяного Васильева был ей отвратителен. Она уехала.
Осенью Ника объявил, что мы едем в Ялту.
– Как раз пора винограда, жара спала, и сейчас, как говорят, бархатный сезон. Я получаю в связи с организацией «Добролета» туда командировку. Поживем два-три месяца; может быть, и перезимуем, я возобновлю лекции…
Но ведь ехать в Ялту – это означало проезжать Москву!.. А что, если упросить Нику отпустить меня из Ленинграда в Москву на неделю-две раньше, чтобы пожить хоть немного на свободе?.. И я ухватилась за эту мысль.
– Прошу тебя, отпусти меня, – приставала я к Нике каждый день, – а когда мимо поедешь, то и захватишь меня!
– Да где же ты в Москве остановишься? – сердился он. – Тебе же известно, что мама сама живет на сундуках у Пряников!
– К Вале заеду! – не задумываясь ответила я, зная, что она всегда меня приютит.
Но Ника был неумолим, он и слышать об этом не хотел.
– Знаю я этих подружек! – ворчал он. – И вообще, не дело тебе без меня ехать. Тебя только пусти, ты опять таких дел натворишь!
А я все просила и просила. Наконец, стала ему доказывать, как это несправедливо:
– Ведь я тебе верю, а ты мне – нет. Правда, я от тебя три раза убегала, но ведь в четвертый поверила и сама с тобой от всех удрала. А ты все то, что мне обещал, не исполнил, опять пьешь, грубишь… а в чем ты можешь упрекнуть меня?.. И чего ты боишься, ведь все равно я – Красовская и хуже того, что уже сделала, сделать нельзя!
Он улыбнулся:
– Ну хорошо, но полторы недели – слишком много, хватит с тебя и пяти дней!
– Ника, прошу тебя, прибавь еще два дня. Неделю, хорошо?
– Вот как ты, Курчонок, оказывается, умеешь торговаться! – уже добродушно засмеялся он. – Хорошо, пусть будет по-твоему, но… – Тут он строго на меня посмотрел. – Чтобы у меня там не финтить! Смотри!.. Весь твой гардероб остается здесь, со мной, ни одного платья не возьмешь. Я повезу их сам. В дорогу наденешь темно-синее шерстяное, оно и тепленькое, и скромное.
Это было строгое платье-костюм с высоким воротом, превосходно сшитое Марией Георгиевной. Я сразу поняла Никины опасения: он не хотел, чтобы я отправилась куда-нибудь танцевать. Но ведь только для этого я и отпрашивалась на целую неделю раньше него в Москву!..
Танцы! Моя страсть с детства, мое единственное наслаждение и забвение!.. От одной мысли, что я вырвусь из плена, сердце мое прыгало, как озорной воробей.
Я быстро сообразила, как обойти Никин «запрет». И зачем мне весь гардероб? Глупый он, Ника. Я возьму с собой всего только одно платье, самое-самое любимое, вечернее, шелковое. Я заранее вынула его из гардероба и унесла в комнату к Софье Филипповне. В день отъезда я там же надела его под дорожное темно-синее платье.
В чемодан уложила серебряную шкатулочку с ожерельями, которые мама привезла мне из Москвы.
Как Ника ни пыжился, но ему пришлось дать мне на дорогу денег, и теперь он ходил расстроенный, казалось, вот-вот хлопнет кулаком по столу и заревет: «К черту! Никуда ты одна не поедешь, я передумал. Вместе поедем!»
Мне очень помогла Мария Георгиевна, она всячески стыдила и уговаривала Нику: «Имеет же Китти, наконец, право поехать на две недели повидать свою мать, поговорить с ней на свободе».
На прощание я горячо ее поцеловала.
Свободное копирование
