В простом домашнем платье я неуверенно вошла в залитый яркими огнями зал «Ампира» и нерешительно остановилась. К моему удивлению, столик номер тринадцать был занят какими-то людьми; может быть, это были гости Васильева, а сам он еще не приехал?.. Но в это время откуда-то сбоку вышел и подхватил меня под руку Васильев.
– Удивилась? – спросил он. – Да, столик номер тринадцать уже больше не наш. Я отказался от него. Покидаю Москву года на два… хочу лететь на дальний Север… Не ожидала? – Ника вел меня к самому дальнему столику, стоявшему сбоку эстрады. – Здесь мы мало кому видны, – продолжал он, – посидим в уголке, насмотрюсь на тебя в последний раз и спокойно поговорим на прощанье…
Мне навстречу из-за занятого Никой столика встал его любимец бортмеханик, веселый, плотный, высокий и бесконечно преданный Васильеву украинец Гриценко. Я обрадовалась этой неожиданной встрече, так как присутствие третьего исключало интимные разговоры.
В душе я очень удивлялась необыкновенному спокойствию Васильева. «Неужели он так искусно умеет играть?» – думала я.
Мы сели. Он протянул мне карту заказов, и я стала машинально читать подряд названия блюд, плохо соображая, что они означают. Потом совершенно случайно взглянула на Нику, и сердце мое неприятно сжалось: его взгляд, точно пойманный на чем-то плохом, быстро метнулся в сторону, затем Ника потупил глаза, скрыв от меня их выражение, но я уже успела поймать в них недобрый огонек. «Уж не задумал ли он что-нибудь?» Я передала ему карту меню.
– Что хочешь заказывай, – сказала я упавшим голосом, чувствуя, как какое-то зловещее предчувствие неприятно холодит душу.
Но Ника уже по-доброму улыбался, шутил. Подали ужин. На столе появилось серебряное ведерко с запотевшими от холода бутылками вина.
Зал наполнялся народом. Москвичи приезжали после театров, концертов, оперетты – поужинать. Гриценко был весь поглощен эстрадными номерами, а мы разговаривали о Севере, о научной экспедиции, климате.
– Договор подписал на два года. Тебе не скучно будет без меня? – неожиданно спросил он.
– Я могу быть только рада за тебя, – ответила я, – два года без ресторанов, без бегов, без цыган пойдут тебе только на пользу.
– «Рада, рада», – передразнил он, – конечно, рада, вижу, что от счастья сияешь… ты даже скрыть этого не умеешь. Еще бы! Думала ли ты, что я так легко и быстро откажусь от тебя?.. А?.. – Он заговорил медленнее: – Да… бывает так… вот любишь, любишь, горишь, ну прямо сгораешь от любви, а потом вдруг… посмотришь – все и сгорело… и любви как не бывало… и за что только я тебя любил? Разве только за то, что ты никогда меня не любила?..
Мне почему-то от его слов становилось по-настоящему страшно, а он продолжал:
– Ты не сердись на меня, что так говорю, это я со зла… тебя есть за что любить. Вот, например, за твою храбрость! Помнишь, как я тебя на второй день нашего знакомства на разведочный аппарат посадил, в лодочку, и ты не дрогнула?.. Или вот сейчас: не побоялась прийти на «последнее свидание», ведь со мной шутки плохи, а ты пришла. Или, может быть, ты думаешь, я, как твой теноришко Юдин, сделаю?.. Прощусь с тобой, а как уйдешь, так от любви и застрелюсь?! Нет!.. Фрак и белая хризантема в петлице – это нам непонятно… Мы, тверские мужички, как дубы крепкие, нас не проймешь… – Его глаза внимательно и пытливо всматривались в меня.
Не скрою, что его туманные, насмешливые запугивания были мне неприятны.
– Не люблю твоих прибауток, – сказала я. – Все на испуг берешь?.. А это значит – слаб. Ты бы лучше дал мне слово писать, я отвечать тебе буду.
Я была счастлива, когда под бурные аплодисменты вышла на эстраду пестро одетая толпа цыган. Концерт заканчивался. «Слава Богу, все прошло благополучно, теперь скорее, скорее вырваться наконец отсюда».
– Мне пора! – решительно сказала я. – Уже поздно, ведь я живу не у себя, хотя и предупредила…
– Шампанского! – громко крикнул, перебив меня, Ника. Он схватил меня за руку. – Мы еще не простились! Подожди, без шампанского не отпущу!
В это самое время к нашему столику подошел официант.
– Вашу жену к телефону! – сказал он, обращаясь скорее к Нике, нежели ко мне.
Я была изумлена.
– Не может быть… это ошибка, мне некому звонить…
– Вас, вас… – Официант энергично кивал головой. – Спросили сначала: у вас ли ужинает летчик Васильев с женой?.. А потом, как узнали, что здесь, так и говорят: попросите, мол, его супругу… женский голос просит…
– Иди-иди! – Ника смеялся. – Это мама! Ведь я тебя разыскивал и у нее был, а сегодня специально заезжал, сказал, что нашлась пропажа, она знает, что мы сегодня здесь ужинаем, прощаемся… иди-иди!
Мама!.. С бьющимся сердцем, не веря своему частью, я выбежала в вестибюль, схватилась за телефонную трубку, как за якорь спасения.
– Мама! – крикнула я, но… трубка была безгласна, пуста… никто мне не ответил.
Почему? Неужели мама не могла подождать?.. Как жестоко с ее стороны. Зачем же было вызывать?..
Расстроенная, я вернулась в зал. Цыгане пели, плясали. Шампанское было уже налито в бокалы.
– Скорее, скорее! – торопил Ника. Он протянул мне бокал, мы чокнулись.
Чокаясь с Гриценко, я заметила, что он как-то странно на меня смотрел.
Потом мы снова чокались и опять пили. Ника подсел очень близко и стал уговаривать поехать по старой памяти в «Мавританию», где стояли цыгане. Он задерживал мою руку.
– Пусти! – уже строго, стараясь освободиться от него, сказала я. – Уговор дороже денег. – Я чувствовала, что выпила лишнее, – во рту был какой-то неприятный вкус, но старалась не показать вида и продолжала: – Ведь вечер кончился, ты обещал, это нехорошо… – Я говорила еще что-то, с ужасом ощущая, как от самых ног поднимается холод, все выше, выше, к самому сердцу. Голова сразу отяжелела, язык не слушался и деревенел. «Умираю!» – хотела я крикнуть, но горло заледенело. В то же самое время мне показалось, что я слепну, глаза наполнялись чернотой, судорога сдавила горло.
Пение и крики цыган звучали все отдаленнее, все тише. Последнее, что я осознала, меня куда-то несли. «Паралич!» – подумала я, прежде чем потерять сознание. Но сознание возвращалось через какие-то промежутки. При этих возвращениях к жизни я не могла открыть глаз, не могла вымолвить ни одного слова. Страшный гул и шум наполняли голову, я слышала голоса: «Скорую помощь! Скорую помощь!» Потом голос Ники: «Жена моя, у нее порок сердца, это припадок!» Потом вновь наступило беспамятство, которое прерывалось какими-то свистками, гудками паровозов…
Свободное копирование
