Осенью 1926 года меня увезла из дома сестра Женя, которая в то время уже учительствовала в д. Язвин, Дубровского с/с, Паричского района. Мне пора было идти в школу, а мама доживала последние дни. С этих пор мы уже мало жили под одной крышей.
В конце 1926 года (или в самом начале 1927 г.?) была всесоюзная перепись населения. Сестра Женя, учительница, была занята по переписи и все зимние каникулы мы прожили в деревне. В Бобруйск приехали только на Рождество и только на два дня. Из Москвы приехали сестры Катя и Тамара. В последний раз мы собрались около мамы, Борис был 14—летний мальчик, как все мальчики, катал моих подружек Фаню и Аду на санках, много читал. Помню, мама жаловалась Жене, что он портит глаза. Борис был близорукий, а электрический свет был очень слабый. В это время у нас снова жила племянница отца из д. Тереховичи Вера Антоновна Микулич. Она вела домашнее хозяйство. А все хлопоты по врачам и аптекам лежали на Борисе. Всю осень и зиму 1926 года из всех детей он один был с мамой. И когда мы с Женей приехали, мама сказала Жене (при мне): «Вот! Моя опора и утешение. Теперь тебе воспитывать Муру (меня), а подрастет Борис, он будет ей опорой. Он мне это обещал». Может, не точно так, но в таком смысле. Я помню этот разговор, а суть его повторялась старшими много раз позже. Пока была его воля, он это свое обещание выполнял. Да и потом, до самой смерти, был моим, по возможности, советчиком и моей поддержкой.
Свободное копирование
