Наконец после 25 августа из редакции позвонила Августа Петровна Короткова и сообщила, что Н. И. вылетел из Ташкента, днем будет в Москве и просил, чтобы я его встретила. Короткова предупредила Николая Николаевича, чтобы он предварительно заехал за мной на Сходню. Клыков скоро прибыл, мрачный, лицо землистого цвета.
— Вот, — сказал он, — так радостно провожали, и какая печальная встреча!
Ребенка завезли на квартиру матери в «Метрополь», бабушку — в коммунальную квартиру на Ново-Басманной. По пути я успела ей тихо шепнуть: «Николай жить не будет, его обязательно расстреляют!» Бабушка посмотрела на меня безумными глазами. Я эту фразу не раз потом вспоминала. Следовательно, в тот момент я уже понимала многое. Хочется проникнуть в себя прежнюю и в Н. И. тех дней, избежать аберрации. Это не так просто, как кажется. Ретроспективный взгляд дает многое, делает человека разумней, кажется, что он рассуждал так и прежде.
«Лицом к лицу лица не увидать.
Большое видится на расстоянии».
Применительно к тем зловещим событиям поэт прав вдвойне.
Мы приехали в аэропорт с небольшим опозданием. Н. И. сидел на скамейке, забившись в угол. Вид у него был растерянный и болезненный. Он хотел, чтобы я его встретила, опасаясь, что арест произойдет в московском аэропорту. Семен Ляндрес был возле него и по просьбе Н. И. загораживал его от посторонних любопытных, возможно, враждебных взглядов. Бухарина часто узнавали, что в тот момент для него было тяжко. Смотреть людям в глаза он был не в состоянии, настолько возмутительными считал выдвинутые против него обвинения. Вещи свои, чемодан и все остальное, Н. И. оставил не то во Фрунзе, не то в Ташкенте. Они прибыли значительно позже. С собой он захватил лишь колокольчик, какой навешивают в горах домашним животным, чтобы не потерялись, — колокольчик держал в руке, а на плече висели узорчатые шерстяные чулки. Эти вещи Н. И. привез в подарок сыну, хотя ребенку не было еще полных четырех месяцев и весь он мог влезть в один такой чулок. Но в тот момент это не показалось мне смешным чудачеством. Первые слова, обращенные ко мне:
— Если бы я мог предвидеть подобное, убежал бы от тебя на расстояние пушечного выстрела!
Я старалась успокоить Н. И., «разберутся, мол, все выяснится…», а сама была настроена пессимистически. Увидав Клыкова, Н. И. смутился и воскликнул:
— Все ложь, ложь, Николай Николаевич, и я это докажу!
Клыков реагировал на возглас Н. И. страдальческим взглядом, молча.
— Куда поедем, Николай Иванович? — спросил подавленный шофер.
Н. И. замялся, он непрерывно оглядывался, не подошли ли с ордером на арест. Квартира была в Кремле, пропустит ли охрана в Кремль, уверенности не было, и он свое сомнение выразил вслух. Можно, конечно, поехать на дачу, но там не было телефона-вертушки, по которому Н. И. мог бы непосредственно связаться со Сталиным.
— Будь что будет! — ответил он шоферу. — Едем на квартиру.
Заехали в «Метрополь» за ребенком и направились через Боровицкие ворота в Кремль. Как обычно, машина была остановлена для проверки документов. Н. И. предъявил удостоверение члена ЦИКа, дежурный из охраны как ни в чем не бывало отдал честь.
— Может, он газет не читает? — заметил Н. И., и машина благополучно остановилась у подъезда.
Взволнованный старик отец встретил сына словами:
— Ты что же, Колька, все путешествуешь, тут бог весть что творится!
Но Н. И., казалось, и слов отца не услышал. Он быстренько побежал в свой кабинет и стал звонить Сталину. Незнакомый голос ответил:
— Иосиф Виссарионович в Сочи.
— В такое время в Сочи! — воскликнул Н. И.
Свободное копирование
