Не мне опровергать, что до августа 1936 года Николай Иванович не предвидел своей гибели. Это доказывают его статьи, речи, в том числе речь, произнесенная в Париже. Сам факт, что незадолго до катастрофы Николай Иванович не только соединил со мной, юным человеком, жизнь, но и стремился иметь ребенка, о многом говорит. Неужто Николая Ивановича можно заподозрить в том, что он страстно желал, чтобы и ребенок его был обречен на мучительные страдания!
Николаевский, наворачивая одну ложь на другую, противоречит сам себе. В «Письме старого большевика», созданном им через восемь месяцев после отъезда Бухарина из Парижа, говорится: «Сказать, что процесс Зиновьева — Каменева — Смирнова нас здесь как обухом по голове ударил, — значит дать только очень бледное описание о недавно пережитом, да и теперь переживаемом». Далее он сообщает, что даже Ягода узнал о готовившемся процессе в последнюю очередь. Вопрос: из какого источника Николаевский получил эти сведения?..
Почему-то в марте-апреле 1936 года после столь длительных бесед с Бухариным ему не передалось безысходное настроение того. Да и не могло передаться, ибо оно не соответствовало его описаниям в 1965 году. В Париже Бухарин был жизнерадостен и весел, считал, что новая Конституция приведет к демократизации нашего общества — его долгожданной мечте.
И разве кто-нибудь в марте-апреле 1936 года осмелился бы предложить Бухарину остаться в Париже?
В голове Николаевского все сместилось во времени, он запутывается и сам себе противоречит. С одной стороны, он вполне справедливо замечает:
«Бухарин недооценил своего противника. Он не предвидел, как предательски хитро Сталин применит все эти хорошие принципы (имеется в виду новая Конституция. — А.Л.) и равенство всех перед законом превратит в равенство коммунистов и некоммунистов перед абсолютной диктатурой Сталина».
С другой стороны, Николаевский объясняет «откровенность» Бухарина в беседах с ним таким образом: «То, что он (Бухарин) мне говорил, было сказано с мыслью о будущем некрологе». И в 1965 году, рассматривая события тридцатилетней давности через призму «большого террора», начавшегося после отъезда Бухарина из Парижа, Николаевский делает вывод, что Бухарин и тогда уже предвидел приближающуюся гибель.
Свободное копирование
