Потом переехали в Ессентуки. Там отец устроился бухгалтером в военизированной железнодорожной охране. Ему выдали шинель, еще что-то такое. Какую-то лачугу нам удалось снять. Я поступил в железнодорожную школу. Ребята были хорошие. Учителя тоже были хорошие.
Из этого периода мне вот что запомнилось. Один раз нас послали из школы заготавливать дрова. Какие-то сани были, лошади были. Какие-то мужики нас, погрузив на эти сани (несколько саней было), повезли за город. При выезде из Ессентуков на маленьком таком пятачке стоял стог сена. И мужик мне говорит: “Иди возьми”. — Я говорю: “Так оно чье?”. — “Это, говорит, неважно, возьми быстренько и неси сюда”. Ну, старший говорит, я подбежал, схватил сено, небольшой клок, побежал назад. Вдруг слышу, кто-то меня сзади ударяет, я падаю, надо мной вилы рассерженного мужика, хозяина этой штуки. Что-то он поругался. Но я понял, что он гораздо более был прав, чем тот. А тот, который меня послал, так съежился, ничего не сказал; мы поехали дальше. Заготавливали дрова и т. д.
Один раз, это вторая смена была, я ночью возвращался из школы вдоль железнодорожных путей, вдоль вокзала; какой-то военный с женщиной военной спросили, нельзя ли где-нибудь здесь переночевать. Я говорю: “Ну, пойдемте”. Привел домой к нам. Отапливались печи чем? Делалось такое маленькое приспособление, в которое, если налить баночку мазута, то тут или краник, или просто можно сделать, чтобы она методически капала, получался огонь в печурке, можно было согреваться. Но надо было этот мазут где-то собирать, — разлитый по железнодорожным путям, еще где-то, — или покупать. Так что было и холодно и голодно. Я привел их домой. Конечно, дома никто ничего не сказал, хотя все это было немножко трудновато. Дали им возможность где-то пристроиться. Они говорят: “Да не беспокойтесь, мы люди военные”. Она оказалась врачом, он каким-то офицером. Они свое что-то поели, потому что и давать-то им было нечего. Разговоров тоже много не было. Но все-таки я спросил (или отец спросил? нет, пожалуй, я) по поводу Крыма. И этот офицер так сказал в сердцах: “Если бы мне дали волю, я бы сначала всех крымских татар уничтожил, а потом за немцев взялся”. Видимо, это была еще такая горячая пора, там были акты недружелюбия. Чем они были вызваны — это другой вопрос. Но их оттуда выселили. Так же как с чеченцами поступили, потому что там готовили для Гитлера какого-то белого коня с серебряной сбруей в подарок, еще какие-то вещи. Ну, в общем все униженные и обиженные за годы советской власти (это не все были, безусловно, но часть какая-то) вот так проявили себя, за что очень горько поплатились. Гораздо позже я об этом слышал: обиды от ингушей, от осетин, которым тоже досталось порядком.
Свободное копирование
