Кроме Свердловска, я жил одно время в Курске. Время было очень хорошее, 1933-й год. И на моих глазах и на памяти старших сестер начался голод. Как рассказывают старшие, это началось удивительно быстро. Сначала все было и очень много. Отец работал в какой-то театральной киноведческой организации, даже сохранились снимки, как он нас на разные киносеансы для оборвышей водил и устраивал все это. Потом вдруг все исчезло. Настал голод, началось воровство; у нас из подвала тоже всю картошку украли. Один раз отец заметил, что на нашей груше сидит чужой мальчик, и приказал ему слезть, не кушать наши груши, потому что это тоже было питание. На улицу я почти не выходил, но слышал, что на улице стоят большие очереди, и время от времени кто-нибудь в этих очередях падал мертвый.
Отец перешел на какую-то работу в совхоз или колхоз. Это было далековато. Мы его частенько встречали. Он приносил какую-нибудь пищу: то какую-то баночку меда, то еще что-нибудь к тому, к чему уже и добавлять-то нечего было. Я помню, с каким аппетитом мы чистили картошку и эти помытые очистки (на Украине корки называют) в подвале печи можно было поджарить, и они очень вкусные.
Потом ко мне прицепилась какая-то болезнь, и около месяца я был на грани того и сего. Снились кошмары с какой-то определенной, пугающей тематикой. Что-то такое увеличивалось до бесконечности, было очень страшно, я просыпался, потом засыпал и опять снилось. Интересно, что через какое-то время опять где-то зверски заболев, я видел те же самые сны. Видимо, в кинопрокате у больных выбор небольшой.
Свободное копирование
