И больше не было в том году звуков войны. Она началась и кончилась для меня, для нашего городка этим одним-единственным юнкерсом с его двумя бомбами, разорвавшимися в ближних огородах. Если не считать тысяч беженцев и моря слухов, захлестнувших город. И покрасневших маминых глаз. И тошнотворного чувства тревоги, поселившегося внутри, где-то в желудке, с того самого дня, как ушёл отец. Он ушёл в первый же день войны, первого сентября, когда на стенах появились большие, чуть не в метр, плакаты с силуэтом белого орла и чёрным словом MOBILIZACJA. Город забелел этими простынями. По Широкой процокали эскадроны уланского полка, кони пританцовывали под звуки задорной песни: «Jak to na wojence ladnie, kiedy ulan z konia spadnie! — Как красиво на войне-военке, когда улан падает с коня...» Всё было здорово продумано на случай войны, каждый знал своё место, ещё с весны стены пестрели плакатами: Silni, zwarci, gotowi! — Сильны, сплочены, готовы! Ещё весной, в Варшаве, мы с увлечением рыли в школьном дворе укрытия на случай вражеских налётов, а ночью, дома, я с жутковатым чувством прислушивался к гулу самолётов в чёрном небе над затемнённым городом: имитировались ночные бомбёжки, и даже падали со свистом деревянные болванки. Не совсем лишь ясно было, с какой стороны этот враг: на востоке? на западе ? А если сразу — и оттуда, и отсюда? Но Сталин и Гитлер — враги?
О том, что они вдруг подружились, мы в нашем захолустье накануне первого сентября, пожалуй, не успели и узнать. А там — началось: с запада и с севера — из Восточной Пруссии, и с юга — из поверженной и растоптанной Чехословакии. От неё и Польша урвала тогда, год назад, кусочек, Заользье. Оно оказалось вдруг исконно польским. А теперь отовсюду ринулись немцы. Лишь на востоке было тихо. Уланы успели пересечь чуть не всю страну и в дни, когда уже хлынул через наш городок поток правительственных лимузинов к румынской границе, пошли где-то там на западе в конном строю в атаку. И танки давили их вместе с конями. Но об этом станет известно много позднее, скорее кбк об историческом эпизоде. А тем временем прошагал на запад и батальон КОПа — Корпуса охраны пограничья. Мальчишки кричали под чьи-то дирижёрские взмахи «нех жие!» , мужчины хмуро молчали, плакали женщины. Непонятно было: а как же теперь граница с Советами, ведь там никого не осталось?... Из Варшавы гремели марши, какой-то полковник заканчивал своё ежедневное выступление чётким призывом: «Солдаты! Стреляйте метко! Не тратьте пуль!» Ни эти выступления, ни военные сводки не давали почему-то представления о положении на фронте. Марши прерывались, знакомый голос диктора произносил медленно и внятно: «Uwaga, uwaga! Nadchdzi!..» Внимание, внимание ! Приближается... И называл какие-то числа. Чувство тревоги лишь возрастало. Арестовали учителя гимназии Мюллера, у него нашли передатчик, он наводил на цели немецкие самолёты... Ползли слухи... Правительство бежало. Командование бежало. Варшава — в кольце осады. Немцы беспрепятственно продвигаются на восток. Они не остановятся на Збруче, сразу пойдут дальше, против Советов...
