Сейчас же я очутился в совершенно чуждой и жуткой для меня сфере застарелых счетов между конторой и миром, с пререканиями, наветами, обличениями и оправданиями.
Совсем вновь встал я лицом к лицу и к деревенскому парламенту, то есть к "сходу", и впервые распознал ту истину, что добиваться чего-нибудь от крестьянской сходки надо, как говорится, "каши поевши". Как бы ясно и очевидно ни было то, что вы ей предлагаете или на что хотите получить ее согласие, -- мужицкая логика оказывается всегда со своими особенными предпосылками, а стало быть, и со своими умозаключениями.
Обуховские дела брали у меня всего больше времени, и, несмотря на мое непременное желание уладить все мирно, я добился только того, что какой-то грамотей настрочил в губернский город жалобу, где я был назван "малолеток Боборыкин" (а мне шел уже 25-й год) и выставлен как самый "дошлый" их "супротивник".
То же испытал я позднее и с крестьянами тех двух деревень, которые отошли мне по завещанию моего деда.
При одной из них я нашел хутор с инвентарем, довольно плохим, скотиной и запашкой, кроме леса-"заказника". Имения эти дед мой (без всякой надобности) заложил незадолго до своей смерти, и мне из выкупной ссуды досталась впоследствии очень некрупная сумма.
Тут я увидал, тоже впервые, что во мне нет никакой хозяйственной "жилки", что я не рожден собственником, что приобретательское скопидомство совсем не в моей натуре.
Как бывший студент-"камералист", я мог бы заинтересоваться агрономией. Поля, лес, быт мужиков, сельскохозяйственные порядки -- все это и писателя могло в известной степени привлекать; но всему помехой было положение владельца, барина, "вотчинника". А отсутствие более сильных хозяйственных наклонностей не давало того себялюбивого, но естественного довольства от сознания, что вот у меня лично будет тысяча десятин незаложенной земли, что у меня есть лес-"заказник", что я могу хорошо обставить хутор, завести образцовый скотный двор. Словом, отсутствовало то помещичье-приобретательское чувство, которому Л.Толстой -- он это говорит в своей "Исповеди" -- предавался не один десяток лет.
Я был прирожденный "citadin", городской житель, то, что потом я сам в русской печати окрестил термином "интеллигент".
И меня с первых же недель потянуло назад, в Петербург, где я принужден был бросить экзамены.
Свободное копирование
