Глава четвертая - 23

   А к 1861 году Фанни Александровна сделалась уже "первым сюжетом", особенно после создания роли Катерины в "Грозе" Островского.

   Она жила с своей старшей сестрой, танцовщицей Марьей Александровной, у Владимирской церкви, в доме барона Фредерикса. Я нашел ее такой обаятельной, как и на сцене, и мое авторское чувство не мог не ласкать тот искренний интерес, с каким она отнеслась к моей пьесе. Ей сильно хотелось сыграть роль Верочки еще в тот же сезон, но с цензурой разговоры были долгие.

   Цензор Нордштрем принимал в своем кабинете, узкой комнатке рядом с его канцелярией, где в числе служащих оказался и один из сыновей Фаддея Булгарина, тогда уже покойного.

   Проникать в помещение цензуры надо было через лабиринт коридоров со сводами, пройдя предварительно через весь двор, где помещался двухэтажный флигель с камерами арестантов. Денно и нощно ходил внизу часовой -- жандарм, и я в первый раз в жизни видел жандарма с ружьем при штыке.

   Мои хождения в это "логово" жандармерии продолжались очень долго. Убийственно было то, что тогда вам сразу не запрещали пьесу, а водили вас месяцами, иногда и годами.

   Ни "Однодворца", ни "Ребенка" Нордштрем не запрещал безусловно, но придерживал и кончил тем, что в конце лета 1861 года я должен был переделать "Однодворца", так что комедия (против печатного экземпляра) явилась в значительно измененном виде.

   "Ребенка" мне удалось спасти от переделки; но за разрешением я походил-таки вплоть до начала следующего сезона.

   Раз эта волокита так меня раздражила, что я без всякой опаски в таком месте, как Третье отделение, стал энергично протестовать.

   Нордштрем остановил меня жестом:

   -- Вы студент. И я был студент Казанского университета. Вы думаете, что я ничего не понимаю?

   И, указывая рукой на стену, в глубь здания, он вполголоса воскликнул:

   -- Но что же вы прикажете делать с тем кадетом? А тот "кадет" был тогдашний начальник Третьего отделения, генерал Тимашев, впоследствии министр внутренних дел.

   И он действительно был экс-кадет, учился где-то, не то в Пажеском корпусе, не то в тогдашней Школе гвардейских подпрапорщиков.

   Но что вышло особенно курьезно, это то, что тотчас за либеральной фразой цензора в дверь просунулась голова ражего жандармского "вахтера", и он пробасил:

   -- Ваше превосходительство, генерал уехал!

   Значит, вам всем -- чинушам -- можно идти по домам!