Немцы не ожидали, что их встретят на этом участке обороны и окажут упорное сопротивление. Прорвав фронт под Воронежем, ослепленные своей победой, что им удалось пройти много километров вглубь нашей страны, они продолжали наступление открыто колонной по дорогам, но здесь в донских степях встретили заслон.
Через час появились их самолеты-стервятники и начали обрабатывать наш передний край обороны. Бомбили нашу пехоту и артиллерию. После бомбежки пустили танки, а за танками шли пьяные автоматчики и вели огонь из автоматов. Но, несмотря на то, что противник нанес первый удар нашей дивизии, многие были убиты и ранены, моральный дух наших бойцов и командиров был высок. Немцам в этот день и в последующие пять дней не удалось прорвать нашу оборону.
112 стрелковая сибирская дивизия сражалась мужественно, но силы становились неравными.
Противник все вводил новые силы, по несколько раз в день переходил в наступление, а самолеты беспрерывно бомбили наши боевые порядки и тылы дивизии, не давали возможности подвозить боеприпасы и питание обороняющимся полкам, батальонам, ротам и взводам.
Местность была открытая. Донская степь хорошо просматривалась на несколько километров, особенно с воздуха, что, конечно, осложняло действия нашей дивизии.
После кровопролитных боев дивизия понесла большие потери в живой силе и технике. Артиллерийские орудия были разбитые, лошади убиты. Переезжать с позиции на позицию не было возможности, тяговая сила отсутствовала, а таскать пушки на себе, остававшимся в живых, батарейцам было не под силу. Там также были убитые и раненые, особенно в дивизионной артиллерии.
Наша авиация на нашем участке фронта совершенно не предпринимала боевых действий.
Зато немецкая господствовала в воздухе. Весь день висела в воздухе, бомбила наши войска совершенно безнаказанно. Немецкое командование поняло, что прорвать нашу оборону им не удастся, с обеих сторон большие потери в живой силе и технике. Немцы решили нанести основной удар с воздуха. Они сотни самолетов бросили на нашу дивизию, в течение нескольких часов бомбили наши тылы и передний край, а затем пустили танки. За танками шла пехота и на ходу вела огонь по обороняющимся. После такой обработки нашего переднего края в полках было много убитых и раненых. Люди умирали, но не отступали, стояли насмерть.
На одном участке фронта безымянная высота осталась, совершено не защищенной. Те, кто ее оборонял, были убиты и ранены. Создавалась угроза, что немцы могут воспользоваться этой высотой, занять ее. Закрыть образовавшеюся брешь в полках и батальонах уже не было возможности, тогда командир дивизии полковник Сологуб приказал нашему командиру роты лейтенанту Рыкову, срочно вывести людей и занять оборону, не дать возможности прорваться танкам и сломать нашу оборону.
Наша 25 химрота непосредственного участия в боях не принимала. Мы находились в резерве командира дивизии, обороняли командный пункт дивизии. Пули до нас не долетали, а снаряды и бомбы нас не обходили стороной. Нам представилась возможность непосредственно встретиться с врагом лицо в лицо, да еще со стальной махиной, танками противника.
В течение нескольких минут броском рота прибыла на безымянную высоту и заняла оборону, и начала окапываться. Хотя бы лежа успеть отрыть себе окопчик до подхода танков, которые вот–вот должны были появиться. А земля была там такая, что ее ни чем не возьмешь. Там, где мы находились, по переднему краю обороны, было пшеничное поле. Пшеница была высокая, чистая, колосок к колоску, уже поспевала. Время было страды, июль месяц. В мирное время шла бы уборка урожая, а сейчас мы все перекопали окопами и траншейными ходами сообщения.
Пшеница нам служила как бы защитой. Мы в ней маскировались от противника. Немцы понимали, что нас выбить, не так просто, тогда они приняли коварный план: поджечь пшеничное поле, воспользовавшись тем, что ветер дул в нашу сторону, а пшеница была сухая. На бреющем полете их самолеты стали обстреливать зажигательными пулями и сбрасывать зажигалки с самолета. Пшеничное поле во многих местах запылало, и пламя с бешеной силой двинулось в нашу сторону. Мы не успели еще окопаться, как огненная стена помчалась на нас.
Мы не знали, что делать, лежали и ждали, что будет, бежать от огня мы не имели права, так как мы должны были оборонять эту высоту. Да бежать было бесполезно, так как самолеты тех, кто поднимался и спасался бегством, расстреливали. Они висели в воздухе и держали нас на прицеле. Особенно, когда пшеничное поле выгорело, мы были, как на ладони, им сверху было видно все. Летали на самой малой высоте и расстреливали нас в упор.
Получил первое ранение красноармеец Ошкин, который был ранен в ягодицу. Окопы были вырыты так, что в них можно было лежать только лежа на животе, а задница не была защищена.
Мы лежали и ждали, что будет, сначала ослепленные дымом, а затем огнем с закрытыми глазами, чтобы не обгореть, крепко прижались к земле. Но огонь так быстро прошел, и мы почти не пострадали, за небольшим загоранием одежды и вещмешков, которые лежали рядом с нами на краю окопа. Мы быстро затушили огонь, помогая друг другу.
Не успели мы прийти в себя от этого кошмара, как в сотни метров от нашего переднего края появились танки противника.
Они шли развернутым фронтом в количестве 40–50 штук, много танков. Три танка двигались на нашу высоту, где наша химрота заняла оборону, не дойдя до высоты примерно метров 20 – 30 м, они резко повернули в левую сторону и стали обходить нас лощиной, заходя к нам в тыл.
Был получен приказ: оставить оборону и отойти на запасной рубеж обороны. Так как мы находились недалеко от оврага, мы незаметно от противника оставили высоту и спустились в овраг.
Хотя немецкие танки свободно рыскали по нашему переднему краю, на этот раз нам повезло, что танки не пошли на нас. Если бы они не изменили свой маршрут, то мы вряд ли им принесли какой-то урон, так как мы лежали на открытой местности, не успели окопаться, и танки нас всех бы перебили из пулемета и подавили гусеницами.
