Почему никто, кроме меня, из нашего кружка (т. е. из молодой редакции "Москвитянина") не проник к Глинкам -- я не берусь разрешить этого вопроса никак. Может быть, они и звали кого-нибудь, но никто не пошел, так как от понедельников Глинок несло некоторой затхлостью; они не давали новому поколению ничего ровно или очень мало. Я пошел потому, что имел с ранних лет страсть сближаться со всем, что было хоть когда-нибудь замечательно, рассматривать внимательно всякие развалины... Притом нельзя сказать, чтобы Глинки не давали для молодежи ничего ровно: они были хорошие и верные ценители всего изящного. "Объехать на кривой" нельзя было ни старика, ни старуху.
Главными посетителями вечеров Глинки были: сенатор М. А. Дмитриев, древний поэт, прославленный эпиграммой Пушкина: "Михайла Дмитриев умре". Потом: переводчик "Освобожденного Иерусалима" Раич; художник Рабус и его неизменный сопутник Миллер; кое-когда директор оружейной палаты А. Ф. Вельтман, его хорошая знакомая Е. И. Крутникова (впоследствии его жена), М. Н. Лихонин -- поклонник немецкой, английской и испанской литературы и, отчасти, переводчик (более всего немецких поэтов, плохими стихами), покровительница всех поэтов и художников, богатая вдова ген. Карлгоф, везде искавшая себе мужа. Бывал изредка любопытный старикашка Санглен, начальник тайной полиции, при Александре I, во время войн его с Наполеоном. Он рассказывал много всяких курьезов про знаменитую эпоху. Врал или нет -- кто его знает. Какую именно роль играл Санглен у Глинок, можно или нельзя его было вытурить декабристу, оставшемуся в подозрении у правительства -- Бог весть... Санглен, впрочем, заглядывал также и к Дмитриеву, и Рабусу. В других домах я его не видел.
Федор Николаевич был тогда еще крепыш, живой, маленький человек без усов и бороды, но с черными бакенбардами и густыми, тоже черными с проседью волосами, у которых он поправлял поминутно височки. Маленькая круглая головка его была как будто приплюснута сильным ударом в темя. Щеки были вечно розовые. Все лицо розовое. Черные глазки вечно смеялись. Говорил он несколько картавя и никогда не мог быть спокойным: все в нем и сам он ходил ходуном. Поговорит тут, бежит в другую сторону -- там опять говорит и поправляет височки... Читал он редко. Это были дни торжественные для его поклонников, которые относились к нему, как к настоящему, но не признанному поэту. Читая, Федор Николаевич никогда не садился, а стоял перед столом, обратись лицом к главным слушателям, сидевшим на диване и боковых креслах. Сзади были тоже слушатели, помещавшиеся в разных углах комнаты. Наиболее желательным предметом чтения для поклонников бывала поэма духовного содержания: "Божественная капля", написанная что-то давно и много раз исправлявшаяся и дополнявшаяся. Целой этой поэмы, кажется, не слыхал никто, или очень немногие из старых приятелей хозяина. Новые удовлетворялись отрывками и не выражали никогда желания услышать все, а если и выражали, то не очень искренне. Мне случилось слышать два небольших отрывка, где были местами хорошие стихи, но только стихи; содержание меня не занимало. Я даже его путем не понимал.
Прозой Федор Николаевич читал при мне только один отрывок: воспоминание о каком-то бое с французами под Москвой. Тут говорилось кратко и о Москве, и об ее значении для русского народа и России. Автор сравнивал ее с кудрявой старопечатной буквой и, кажется, думал, что это сравнение оригинально и удачно. Заметив, что его как будто не все надлежащим образом услышали, что до этой буквы, он приостановлялся, поглядывал кругом, поправлял височки -- и повторял: "Она красуется в наших летописях, как кудрявая старопечатная буква"...
Читал он постоянно старину,-- написанное бог весть когда. Нового, по-видимому, ничего не производилось. Авдотья Павловна тоже читала старые свои переводы из Шиллера. Мне случилось слышать "Колокол" и "Кубок". Другие читала редко. Литературные понедельники Глинок обходились большею частию без литературы. Посидят, потолкуют о том, о сем, напьются чаю, иногда поужинают на нескольких небольших столиках в той же зальце, где происходили чтения и беседы,-- и расходятся часу в первом.
Свободное копирование
