В четвертом классе я застрял. Отец мой по совету одного приятеля, петербургского жителя, Алексея Афанасьевича Андреева, который был проездом в Тамбовской губернии, решился отвезти меня в Москву. Это имело очень важное значение в моей жизни.
Поэзия Мицкевича сильно увлекала меня. Я учился по-польски страстно, как ни одному предмету в гимназии, хотя и в гимназии учился сносно (в шестом и седьмом классах был то первым, то вторым учеником по пересадке). Я много переводил из Мицкевича. Об этом узнали вдруг директор гимназии, Матвей Алексеевич Окулов, и профессор русского языка и словесности в московском университете Шевырев. Окулов устроил специально для меня несколько литературных вечеров, где я читал переводы с польского, с чешского и с сербского. Шевырев письменно приглашал меня участвовать в "Москвитянине"; потом позвал к себе на обед, познакомил с Погодиным, Гоголем, Павловым, Аксаковыми, Карновичем, Хомяковым, Кошелевым... Окулов познакомил с Загоскиным, Шаховским московских театров).
Кругу этих литераторов и любителей словесности (более всего Шевыреву) обязан я народным, точнее сказать, славянским направлением моей музы. Я изучал с любовью славянских поэтов, переводил с польского, чешского, сербского. Первым серьезным трудом был перевод Краледворской рукописи, напечатанный в сборнике Панова. Там же, через год, напечатаны были мои переводы сербских народных песен, из собрания Вука Стеф. Караджича. Переводы с польского я печатал в "Москвитянине", прикрывая иное маскою, которую никогда не умела поднять тогдашняя безграмотная цензура. Мне подмигивали только студенты-поляки, которые всегда знали, как, что и откуда.
Свободное копирование
