Шандроша

Один богатый помещик, отставной кавказский полковник, который не считал себе равным никого на значительном пространстве,-- про него окрестные мужики говорили, что "суд весь у него: стало, куда же с ним тягаться!" -- задал от скуки Шандрошу такую задачу: позволить себя облить водою из колодца в трескучий мороз,-- разумеется, в костюме праотца Адама,-- и затем идти шагом в кабак, где напиться водки, сколько ему угодно, и одеться. Шандрош исполнил это -- и не занемог. Я нашел еще в деревне стариков-свидетелей этой безобразной сцены, которые рассказывали о ней, как о происшествии самом обыкновенном и их ничуть не поражавшем.

   В мое время, т. е. в год приезда нашего из Сибири и несколько позже, -- восьмидесятилетний Шандрош был еще крепкий, не знавший никаких недугов старик. Лицо его было постоянно красное, как бы вечно горевшее. Надо полагать, что и во всем теле носил он вечный жар. Он не знал никаких теплых одежд; и зимою и летом его видели в одном и том же синем сюртуке, когда в шапке, когда без шапки, которую он как-нибудь терял, не то оставлял в кабаке. Говорили еще, будто бы его не кусала ни одна собака, будто бы он брал иных цепных собак на руки, как телят, они ласкались к нему и лизали у него руки. Я ни разу не видал этого, но слыхал от людей, которым можно было верить. Однажды я спросил у Шандроша: "почему его собаки не кусают?"

   -- "Я суворовскую молитву читаю" -- был ответ.

   Будь я постарше, я бы записал эту молитву, ради курьеза, но тогда и в голову не пришло. Шандрош был для меня любопытен, как один из немногих уже представителей ушедшей от нас далеко эпохи; как сила, как человек, у которого, в 80 лет, трещали кулаки, когда он их сжимал (явление, какого я после никогда не видывал), который не знал, что такое мороз, что такое болезни, наконец, как человек, который забавлял меня, изображая атаку суворовских гусар... Как он был жив в то время, как бегал по комнате, махая палкой! Конечно, такого спектакля не в состоянии был бы представить мне молодой парень лет двадцати.