В начале ноября я получила тревожные сведения о состоянии здоровья мамы и спешно выехала обратно домой.
Вскоре после моего отъезда, в двадцатых числах ноября, Андрей переехал во вновь открытую санаторию в Рейхенгале, близ Мюнхена, по совету доктора, который считал, что полугорный климат ему полезнее крымского морского.
В Петербурге я застала свою мать в очень тяжелом положении, чувствовалось, что она медленно угасает. Когда я уезжала, мне казалось, что мама безразлично относится к тому, что происходит вокруг нее. По поводу моего отъезда в Крым она тогда мне ничего не сказала, но я никогда не забуду, как, когда я вернулась, мама меня встретила словами, полными упрека: «Маля, ты совсем меня забыла». Я поняла с болью в сердце, что мама все же чувствовала и сознавала мое отсутствие. Последние дни ее жизни я почти все время проводила около нее и возвращалась домой ненадолго, а на ночь я оставалась с сестрой у ней на квартире, так как конец приближался. Мама перед смертью не страдала и тихо скончалась 22 ноября 1912 года. Эту печальную весть я сейчас же сообщила Андрею в Рейхенгаль, куда он недавно только прибыл.
Тело мамы было забальзамировано и после торжественной заупокойной службы в католическом костеле нашего прихода на Торговой улице перевезено было в Сергиевский монастырь около Стрельны, где, с разрешения Архимандрита Сергия, который замещал больного и престарелого игумена, гроб был поставлен в одну из монастырских церквей, пока не будет готова часовня и склеп над маминой могилой на монастырском кладбище. Архимандрита Сергия я хорошо знала, так как часто бывала в монастыре и всегда его навещала в его келье. Он поил меня чаем и дарил чудным монастырским хлебом, медом и раз даже парою белых голубей.
В молитвенную память о маме и в знак моей сердечной признательности Архимандриту Сергию я хотела что-либо пожертвовать монастырю и решила заказать полное церковное облачение для торжественных служб. Я выбрала очень красивый рисунок парчи по лиловому фону. Когда я приходила служить панихиду по маме, духовенство всегда надевало мое облачение.
После понесенной тяжкой потери у меня не было ни сил, ни духа выступать на сцене, и я решила на некоторое время прервать свою артистическую карьеру.
А. Левинсон в своей статье «Балет» по этому поводу пишет: «Мы твердо надеемся на то, что балерина покидает Императорскую сцену лишь на короткий срок; ее уход был бы тягчайшей утратой для нашей балетной труппы».
Свободное копирование
