Отчет о моем бенефисе был помещен в «Ежегоднике Императорских театров»: «13 февраля 1911 года было крупное происшествие: праздновала свой двадцатилетний юбилей М. Ф. Кшесинская. Представительница чистого классического направления, в искусстве танцев она в настоящее время не имеет соперниц на русской сцене, до такой степени законченно ее мастерство и строги, прекрасны в своей чистоте формы, в которые она облекает свое исполнение. Двадцать лет - большой срок для балерины, и тем не менее танец г-жи Кшесинской ничего не потерял в блеске своей виртуозности: последняя достигла того предела, когда, смотря на артиста, уже совершенно не думаешь об его искусстве. М. Ф. Кшесинская начала свою карьеру в ту пору, когда центр интереса в нашем балете сосредоточивался на виртуозном мастерстве различных, более или менее знаменитых иностранок вроде Брианца, Дель Эра, Леньяни, Замбелли и других. Г-жа Кшесинская, рискнув выступить в тех же ролях, в которых блистали именитые иностранки, постепенно проложила путь к полному завоеванию балетных подмостков русскими балеринами: Замбелли была последней приглашенной из-за границы. Взяв от итальянской школы виртуозность, от французской изящество, г-жа Кшесинская пропустила все это сквозь призму чисто славянской мягкости и задушевности, присоединила сюда чудесную мимику, вообще до тонкости разработала искусство, которым двадцать лет наслаждаются посетители балета. И если теперь, когда идет переоценка всех балетных ценностей, классический пуант нуждается в защите, то нет для него адвоката более красноречивого, пламенного и убедительного, чем г-жа Кшесинская. Спектакль для бенефиса талантливой балерины был сборный: 1-е действие «Дон Кихота», 3-й акт «Пахиты» и 2-е действие «Фиаметты». За исключением Фокина, в нем были заняты все лучшие силы труппы».
Восемнадцатого февраля балетоманы давали мне у Кюба обед. У меня сохранились снимки с меню и фотография группы всех участников с их именами.
Мой юбилей еще раз убедил меня, что я была вполне права, покинув сцену в 1904 году. Тогда все убедились на опыте, что без меня театральные интриги продолжались и даже усилились, хотя я уже никак не могла в них участвовать. Публика же доказала мне, когда я вернулась на сцену, своим трогательным приемом, что меня ей не хватало, и приветствовала мое возвращение. С тех пор публика оказывала мне постоянно самый радушный прием, и на сцене я была счастлива.