Снова в Москву

Наконец, мама прислала письмо, деньги, и я вернулась в Москву. Это было лето 1947 года. Мама устроилась на работу в Подмосковье, потом в Москве, в самом центре на площади Революции. Жильё давали маме от работы сначала в Железнодорожном, потом в Мытищах - комната с соседом-пьяницей, а потом в Москве, в барачном посёлке Нефтяного института Губкина. В бараке было много комнат, одна большая кухня (на все семьи), она же прачечная, "удобства" во дворе. Но мы там устроились довольно уютно. В отгороженной прихожей справа была вешалка, слева - мини-кухня. Диван, два стола, кровать, клетка с ручным чижи­ком-певуном, а главное - в городе, близко от работы и Университета. Потом к нам присоеди­нилась Ируська - дочка Жени, маминой подруги по тюрьме и ссылке. У неё оказались хоро­шие музыкальные способности, и она приехала доучиваться в Москву. А Женя из-за ограни­чения в паспорте уехала из Сорочинска во Владимир, и после войны к ней вернулся из ла­геря муж.

Я продолжала учиться в Университете. Яркие праздничные воспоминания оставил студенческий театр, занятия в хоре, консерватория (я подружилась с женщиной-билетёром, и она пропускала меня без билета всего за рубль). Весёлые гулянья всем курсом на майских де­монстрациях (явка обязательная) - время, свободное для общения, песен, музыки. Неизбеж­ные плакаты воспринимались, как неизбежная нагрузка. Маршрут был короткий: нарядные ул. Горького - Красная площадь. Поначалу интересно, а на старших курсах всё стало так формально, посылали лишь небольшое число людей, то ли студентов посылать избегали - в общем, для нас всё кончилось. Стало неинтересно.

Кроме того, на III курсе биофак Университета потрясало засилье Лысенко и его став­ленников, его одобренное свыше "учение" о новой "мичуринской биологии". Лысенко громил генетику с её законами наследственности и дарвинизм с его идеей естественного отбора. Лысенковцы стали внедрять в умы студентов "мичуринские" биологию и дарвинизм. Были уволены наш декан С.Д.Юдинцев, академик И.И.Шмальгаузен и целый ряд профессоров и преподавателей. Новый декан И.И. Презент читал "дарвинизм" и обязал посещать его лекции всех преподавателей. Только дарвинизма там почти не было, зато было много "мичуринской биологии". Старые кафедры дарвинизма и генетики были ликвидированы и созданы новые. Но из 230 студентов нашего курса специализироваться на них решили только 4 человека. Студенты называли это время "эпохой обмичуривания студентов и облысения дарвинизма".

Два раза нам читал лекции сам Лысенко, и мы услышали от него такие утверждения-перлы, как порождение пеночкой кукушки, пшеницей - ржи и овсом - сорного злака овсюга. Высказывания, свидетельствующие о дремучем невежестве этого человека.

Зато прекрасные воспоминания остались от летних практических занятий. После II курса у нас была практика на биостанции под Звенигородом. Выехали мы 1-го июня, и встре­тила нас биостанция обильным пушистым снегопадом! Два дня мы ютились, как сельди в бочке (нас было сто человек), в небольшом домике для преподавателей, где была печка. Че­рез пару дней вернулось лето, и мы переселились в просторную летнюю дачу. С утра мы уходили в лес, занимались учётом численности и суточной активности лягушек, знакомились с местными птицами, их голосами.

Позже один из наших студентов, Борис Вепринцев, сумел запи­сать на пластинку песенку каждой птицы. Это не очень-то просто - обычно одновременно поют несколько птиц, а то и весь хор. А как чудесно ранним утром в лесу слушать это пение и любоваться восходом солнца, солнечными верхушками деревьев, лёгкими облачками и серебристыми капельками росы на листьях деревьев и трав! Ещё этим летом мы должны были найти и определить по 100 видов растений, засушить их по всем правилам, составить герба­рий, указав их русское и латинское названия, потом каждому надо было составить определи­тель для какой-нибудь группы растений. Мне досталось составить определитель мхов Звени­городского района, и это оказалось очень интересным делом.

Я очень благодарна судьбе, что у меня была такая практика. Теперь, попадая на при­роду, я не просто иду по безымянной безликой траве, не просто слышу птичьи голоса, а как бы попадаю в родной дом, где на каждом шагу добрые знакомые - цветы, мхи, лишайники, знакомые и в лицо, и по имени-отчеству, радуюсь знакомой птице, ящерице, жуку. Это де­лает жизнь богаче, ярче, радостней.

Интересно, что я совсем не помню ничего о быте. Пыталась спросить своих сокурс­ниц - тоже не помнят. Очевидно, эта сторона жизни была где-то на десятом месте по сравне­нию со всем остальным.

Но зато на всю жизнь запомнились вечера. Почти каждый вечер все собирались на ступенях террасы и пели. Репертуар был обширнейший - от дурашливых и шутливых, рус­ских и украинских, старых и новых песен до романсов. Все очень сдружились этим летом.