30 января 1937 года, Москва
На склад моего характера имела влияние обстановка моего детства. Рос я в семье старшим ребенком. Почти сверстница моя, на полтора года младше меня, сестра Шура. Около этих же годов появился на дворе Ванька Аулов - шалун инициативный. Но мой характер уж начал определяться, и Аулов на меня не оказал решительного влияния. На брате Михаиле его влияние отразилось заметно (помню, мать на это жаловалась).
Вставка на отдельном листе
Перечитывая еще раз свои записи, в частности место о моем детстве, я заметил очень существенный пропуск. Это отношения между моими родителями и нами - ребятами. Короче, я запомнил только один случай, когда отец применил к нам телесное наказание (если это можно назвать так). Когда мне и сестре Шуре было пять-шесть лет (жили еще в старом доме), мы с ней влезли на карниз дровяного сарая, что стоял сзади дома, и резвились на крыше. Отец увидел это в окно. Окна были закрыты, он постучал нам в раму. Мы услышали стук и сейчас же начали еще усерднее подпрыгивать. Крыша была старая. Отец мог опасаться, что мы провалимся, и потому постучал и со строгим видом покачал недовольно головой. А мы в ответ - только хуже. Конечно, это могло взорвать кого угодно (хотя мы, продолжая прыгать, совершенно не думали дразнить отца - просто баловались). Отец вышел во двор. Прикрикнул строго, чтобы слезали с крыши, и когда мы соскочили с нее, то он, взяв нас за руки и отправляя домой, шлепнул каждого по заднему месту, шлепнул скорее 'символически'. Тем не менее это на меня произвело неизгладимое впечатление, так как это был первый шлепок, полученный мною, и, насколько я помню, последний. Это знаменательно!
Отец - из семьи служащего в Тотемских варницах (где еще в то время 'варили' соль местные промышленники), с начальным образованием, рано лишился отца, был отвезен матерью в Вологду (на лодке - пароходов еще не было - за 200 верст от города Тотьмы) и отдан в ученье 'мальчиком' в мануфактурный магазин. Пережил тяжелое отрочество, будучи 'на побегушках' в магазине и в доме купца.
Отец рассказывал, что до открытия магазина, то есть в 6-7 часов утра, он отправлялся с хозяйкой в 'мясные ряды' и возвращался, таща на голове корзинку с мясом весом более пуда. Он рассказывал об этом как о 'тяжелом детстве'. Конечно, и в общежитии, и в магазине процветали пинки, подзатыльники, получаемые мальчишками от взрослых приказчиков.
Мать научилась кое-как писать - девушкой работала приказчицей в модном магазине.
И вот как-то вышло так, что своих ребят они воспитывали без шлепков и в отношениях между собой обходились даже без обидных слов.
Может быть, в нашем воспитании имело значение то, что мы росли до начальной школы без влияния других детей. Помню, гулять мы (я и Шура) ходили с нянькой (она же и кухарка) и играли с ней без участия других ребят. Меня не отдали даже в начальную школу. Читать учил меня приходящий учитель (помню двоих из семинаристов); так что я оказался в обществе ребят, только поступивши в гимназию. С такой основой 'семейного' воспитания в гимназии никаких замечаний и взысканий за 'поведение' не имел. И так вырос скромным молодым человеком.
Свободное копирование
