24 декабря 1928 года, Качалкино
Не писал полтора года. Первые полгода потому, что нечего было писать, а в этом году потому, пожалуй, что было очень много чего писать. Но было некогда - переживания отнимали все время. Переживания такие, которые надо бы было записывать. Переживания личного характера, которые для будущего (хотя бы даже моего) могут сохраниться только здесь, в этой тетради. Сейчас подходящий момент, чтобы восполнить пропущенное.
Итак, ровно год тому назад, 24 декабря 1927 года, коммуна обедающих в главном здании справляла в складчину сочельник. Была выпивка, и порядочная. Ее и раньше звали З., буду и сейчас так называть ее. За столом и позже была 'игра' - ну она была что ли на этот вечер 'моей дамой'. Я с удовольствием с ней занимался, как никогда раньше. Помнится, как будто она избрала меня своим соседом за столом. Я не возражал. Затем дурили сообща, и мы часто оказывались рядом. Ночью пошли гулять компанией. Продолжали дурить, валялись в снегу, но мы все стремились друг к другу. Затем остались одни среди ночи, когда все уж разошлись домой. Хмель оказывал действие на обоих. За вечер мне можно было понять, что ее сегодня влечет ко мне. При расставании я безотчетно и порывисто обнял ее и жарко целовал. Она отвечала. Расставались так довольно долго.
Я, взволнованный происшедшим, возвратился домой и долго еще переживал случившееся. Потом я все возвращался в памяти к событиям этой ночи, искал встреч с ней, тянулся к ней.
Первая наша встреча произошла не ранее, чем началась запись в этой тетради Наташей, то есть около восьми лет назад. Тогда весь я был поглощен Наташей. Она (З.) вышла замуж, и мы стали довольно хорошими знакомыми. Она была всегда мне симпатична веселым нравом и безыскусственностью, более, пожалуй, чем все остальные дамы Качалкино. Осенью того же 1927 года как-то мы встретились с ней в поезде; в пустом вагоне оказались к концу пути одни. Я помог ей нести мешок с яблоками и, возвращаясь с поезда вечером, поддерживал под руку. Она опиралась как будто больше, чем бывает в таких случаях, и тогда это обратило мое внимание. Что-то на миг установилось (она, как оказалось позже, эту встречу тоже запомнила).
Затем будни поглотили это мимолетное впечатление, и вот 24 декабря снова, и уже более интимные отношения. Дальше будет видно ее состояние в то время. Даже будучи просто 'хорошим знакомым', я мог вызвать в ней мимолетное влечение к себе дорогой с Луговой в Качалкино, идя под руку в темноте и крепко и уверенно поддерживая ее. Вспомнилось это или подсознательно та мимолетная встреча определила наше более тесное, чем с другими, времяпрепровождение. Легкое опьянение делало обоих более смелыми. Ничто не мешало концу встречи. Мыслей у обоих никаких. Но эта интимность по свойственной мне привычке привлекала к ней мое внимание, и надолго.
Позже такой же вечер и с таким же концом (под Новый год, кажется, или позже). Затем проигранное ею американское пари, которое дало достаточно поводов для продолжения 'игры'. Совещание луговодов-опытников и ее 'увлечение' одним из приезжих заставило меня почувствовать силу моего увлечения и в конце концов просить о свидании в Москве. На эту просьбу последовала ее записка о том, что 'игра' должна быть красивой. Записки пошли взаимно через ее близкую знакомую, очень ревностно и ловко исполняющую и до сих пор обязанности тайного почтальона. При первом же свидании в Москве вечером и до поздней ночи на улице (ранней весной) я уже говорил, что это для меня, по крайней мере, что-то большее, чем 'игра'. Что - я еще не знаю. Она утверждала, что физиология. Я протестовал и допускал наряду с ней тягу как к человеку, видимо одинокому, а главное - сам я одинок и ищу дружбы. Она призналась, что тоже в тоске от одиночества.
Свидание повторилось уже в комнате гостиницы, но к ночи она ушла от меня. Несомненно, я действовал без настойчивости, так как удерживало громадное чувство уважения к ее страданиям, которые она перенесла и переносит в личной жизни, к оказанному мне доверию, с которым она поведала мне о своих мучениях в ответ на мою откровенность. Еще позже она уже сама согласилась на мое предложение провести ночь со мной после оперы в Большом театре ('Хованщина'). Тут она стала мне близка физически. Затем встречи повторялись в Москве в течение лета два-три раза. Страстность их возрастала. У меня уже определенно росла любовь к ней. Ежедневно виделись на людях в Качалкино и изредка украдкой наедине. Еще раньше, до поездок в Москву и в первое время после первой из них - до расцвета лета, - она изредка приходила к нам слушать радио. Я помогал в настройке и слушал вместе, это предоставляло возможность быть очень близкими. Летом возникло общее увлечение волейболом, что также создавало условия для совместного времяпрепровождения. Два-три раза бывал я у нее дома (когда она была одна), потом в темноте ночи сидели с ней у них в саду (прибежала как-то поздно вечером перед грозой с просьбой заземлить систему - в темноте, под грозой, в саду, при вспыхивающей молнии провели 10-15 минут вместе). В августе я уехал в командировку, затем она - в сентябре, и по возвращении ее выяснилось новое положение, завершившее первый этап развития наших отношений.
Свободное копирование
