В этот же день он устроил меня в очень хорошую комнату неподалеку от своей квартиры, а также снабдил талонами в одну из столовых для городского актива рангом пониже.
На следующий день я получил направление на работу в Красный Крест.
Миша одел меня в приличный костюм и пальто, т.ч. киевляне могли принимать меня в этом наряде за принадлежащего к киевскому бомонду.
Мы каждый день виделись с Мишей и разговорам на разные темы не было конца. Лишь при его супруге, без умолку тараторившей, кого-либо осуждая, кому-либо завидуя, что-либо высмеивая, мне приходилось больше молчать, выслушивая ее бесконечные и порою чрезвычайно глупые тирады, носившие иногда характер поучений для Миши. Я не завидовал его семейному положению. Естественно, что при ней мы не осмеливались обмолвиться лишним словом. Вся деятельность Миши, как и каждого ответственного коммуниста, являвшаяся тайной, оставалась в полном смысле таковой и для его жены. Зато для меня тайн не было. Я видел, что возможность полного доверия к другому человеку доставляла Мише большую душевную отраду. Толстый портфель Миши и его несгораемый шкаф в домашнем рабочем кабинете были для меня открыты, но само собой разумеется, в отсутствии жены.
Однажды Миша принес протоколы кустовых совещаний руководителей районов и начальников политотделов МТС и совхозов. Совещания проводились секретарем обкома партии Демченко, начальником областного политического сектора (т.е.руководителем политических отделов) Налимовым и прочими членами бюро областного партийного комитета. Передо мною протоколы межрайонных (кустовых) совещаний, проводившихся в Умани, Белой Церкви, Черкассах, Шполе и других городах. Главный вопрос - это весенняя посевная кампания. В протоколах, прежде всего, доклады с мест секретарей райкомов и начальников политических отделов. Все они говорят лишь о том, что мешает развертыванию сева "большевистскими темпами" и просят помощи. Они говорят об отсутствии семян, о том, что из-за отсутствия фуража лошади дохнут. Все они говорят о "лодырничестве" колхозников и кулацком саботаже. О том, как "классовый враг", проникнув на должности колхозных руководителей, счетоводов, кладовщиков, трактористов, конюхов и всюду, куда только выгодно было пролезть, творит свое контрреволюционное дело, срывая развертывание предпосевных и посевных работ. Из этих информаций следовало, что в отсутствии семян и фуража повинны эти лютые "классовые враги". Они также повинны в том, что полностью не отремонтирован сельскохозяйственный инвентарь, не вывезены удобрения, не отремонтированы трактора. Во всем этом виноваты "классовые враги", которые беспощадно разоблачаются и арестовываются. Ряд начальников политотделов жалуется, что к ним пока не прислали заместителей по ГПУ и им трудно справляться с задачей по борьбе с "контрреволюционными элементами", кишмя кишащими в МТС и колхозах. Все просят оказать помощь семенами, фуражем, поскорее засылать трактора и горючее. Ни один не говорит о том, что народ постигло страшное бедствие, что его нужно спасать от голода. Да и наивно было бы ждать таких заявлений от людей, руками которых этот голод вызван. Если они и говорят о голоде, то исключительно в смысле тревоги за своевременное и качественное проведение сева, которому угрожает повседневное сокращение рабочих рук из-за вымирания по колхозам. Только некоторые боязливо и как бы украдчиво, с рядом оговорочек, спрашивают, - нельзя ли оказать хоть маленькую помощь продовольствием, дабы заинтересовать колхозников в работе. Один начальник политотдела, с возмущением рассказывавший о страшном "кулацком саботаже", приводит такой пример этого саботажа: "Колхозник такой-то, после блужданий где-то в поисках хлеба после того, как он похоронил уже всю семью, вернулся с пустыми руками домой, забрался на печку, завесился дерюгой и никакими силами нельзя было его согнать оттуда, чтобы заставить работать в колхозе, так нуждающемся в рабочей силе, поскольку почти половина людей вымерла, а другие разбрелись. Как его ни уговаривали и ни грозили, он так и не слез с печки, заявляя: " Я предпочитаю умереть на собственной печи, а не в грязи на поле." Поскольку есть у него не было ничего, он так и умер, не пойдя ни разу на работу."
В ответ на вопросы руководителей кустовых совещаний все секретари райкомов и начальники политотделов заявляют о многочисленных, все учащающихся случаях людоедства. Людоеды немедленно изолируются органами ГПУ, согласно имеющихся инструкций. В своих выступлениях руководители совещаний указывают, что главным и решающим условием для обеспечения весеннего сева, является разоблачение и разгром "врагов", пробравшихся якобы всюду и делающих все для срыва посевной кампании и развала колхозов, о чем говорил Сталин в своем докладе на пленуме ЦК. О продовольственной помощи не может быть и речи, пусть каждый сам себя обеспечивает, государство не имеет таких ресурсов, чтобы кормить миллионы людей. О фураже также не может быть и речи, нужно мобилизовать "местные ресурсы". Семян немного будет дано, в качестве ссуды, но нужно беречь, чтобы они не были съедены. Для этого необходимо охрану их поручать вполне надежным вооруженным людям. Кроме того, перед высевом обязательно протравливать, как в целях агротехнических, так и для предостережения от поедания во время высева колхозниками. Для борьбы с саботажем, с возможной активизацией "врагов народа" и для борьбы с массовым бандитизмом, подготовить коммунистов и комсомольцев, привлекая к участию и надежный беспартийный актив. Органы ГПУ и милиции не должны спать, а должны непрерывно находиться в действии. Главным условием успешной борьбы со всеми этими явлениями послужит хорошая осведомленность, для чего не только органам ГПУ, но и райпарткомам и политотделам нужно иметь верных людей, незамедлительно информирующих о настроениях в массах крестьян и о разных вражеских вылазках. Разумеется, их нужно поддерживать продовольствием.
Дабы покончить с существованием единоличного сектора, предлагалось проводить строгую "классовую" политику в доведении им планов сева, выделяя самую худшую и неудобную землю, в частности кручи и кустарники. В случае невыполнения плана, чем бы это ни объяснялось, отсутствием ли семян или рабочего скота, или недостаточностью и слабостью рабочих рук для приведения в порядок неподготовленной земли, все равно - составлять акты и предавать суду за саботаж. Следить, чтобы суды не нянчились , а карали бы как следует, строго налагая штрафы, достаточные для конфискации имущества, включая и хаты, а в случаях особенно злостного саботажа, кроме конфискации, виновного подвергали бы тюремному заключению. Само собой понятно, что суды в своих приговорах должны лишать всех этих саботажников усадебных участков. В случаях, если такой единоличник до суда подаст заявление о принятии его в колхоз, принимать, создавая предварительно видимость, что это делается неохотно, дабы другие единоличники это видели. Дальше говорилось о том, что ввиду массового падежа лошадей и недостатка в тракторах, большие надежды возлагаются на коров, поэтому предлагалось привлечь к полевым работам всех без исключения коров, как колхозных, так и принадлежащим лично колхозникам. Освобождение коров допустимо лишь перед отелом и после отела на минимальный срок, устанавливаемый зоотехниками. Затем следовали резолюции, в которых отмечалось, кто и как проваливает сев и по каким причинам (подлинная причина не указывалась) и давались лаконические инструкции в духе выступлений руководителей совещаний.
Я с большим вниманием прочел все протоколы, благо что Мишиной супруги не было дома. Передо мной довольно ярко раскрывалось подлинное существо всей политики государства. Миша многого не улавливал в этих протоколах, так ему все это было привычно и так приучили его мыслить установленными официальными категориями. Мои замечания он вполне разделял. На мой вопрос, как официально объясняются причины голода и как дело обстояло в действительности здесь , на Киевщине, Миша сказал: "Официально голод объясняется кознями классовых врагов и кулацким саботажем, вызвавшим массовый отказ колхозников от работы, в результате чего много хлеба погибло неубранным.
В действительности дело обстояло так: хлебозаготовительные планы были колоссальными. Если бы хлеб был собран до зерна, все равно его не хватило бы для выполнения планов. И не напрасно все мы, получив такой план, ухватились за головы. Следовательно, изъятию подлежал весь хлеб. Но ведь это делалось не первый год. Колхозники работали все время даром, нечего не получая. Жили они тем, что сеяли в своих усадьбах. Теперь же было запрещено производить посевы в огородах, а посеянное заранее объявлялось конфискованным. Колхозники, таким образом, лишались всех ресурсов к жизни. Их ждало одно и то же, что они работали бы, что не работали бы в колхозе, что убрали бы они все, вплоть до отдельных колосков, что они ничего не стали бы убирать. Все равно они не могли рассчитывать на получение хлеба и ничего, добываемого их руками. Многие колхозы имеют хорошие молочные фермы, другие имеют огромные свинофермы, на Киевщине колхозы владеют богатыми садами и пасеками, но ничего, ни капли из всего этого не могло попасть колхозникам. Все продукты, получаемые из ферм, садов и пасек, поступали в распоряжение государства. Естественно, что при таком положении полной бесперспективности, заранее предвидя голод, многие колхозники не стали работать на уборке урожая, но не все, а многие. Основная же масса работала. На уборку хлеба был мобилизован весь Киев: парторганизация, комсомольская организация, армия, огромное количество рабочих и служащих. Но, конечно, весь хлеб не удалось спасти, все же часть его погибла. Однако, будучи спасен, и этот хлеб все равно поступил бы в государственные амбары и голод был бы неизбежен. Всякая попытка обеспечить себя хлебом путем самовольной жатвы или захвата на молотильных токах или амбарах пресекалась законом от 7/8 1932 г. Жертвы этого закона по Киевщине попросту неисчислимы... Хотя жертвы голода трудно исчислить, но они все же приблизительно учитываются. Этим делом занимается ГПУ. Умерло уже по области приблизительно около 500 тыс. человек и столько же разбрелось, из которых многие погибают, не добравшись до земли обетованной, имеющей хлеб или картофель и могущей их спасти. Массовое вымирание будет длиться еще около месяца, предполагается, что по мере появления зелени, как выражаются наши коммунисты " с переходом колхозников на подножный корм", смертность пойдет на убыль.
