Михаил Лурье - мотоциклист

 Михаил Лурье был страстным поклонником мотоцикла. Где-то на втором или, наверное, третьем курсе, он наконец исполнил свою заветную мечту и купил себе мотоцикл. Вопреки самому короткому рассказу Марка Твена, Мишку не хоронили в пятницу, он остался жив, хотя на своем мотоцикле влетел в какой-то котлован, то ли не заметив его, то ли не справившись с  управлением – кто что сейчас знает. Но обернулось это всего лишь сотрясением мозга и неделей в больнице, где он почти все семь дней проспал, поскольку его поили успокаивающими и снотворными.

Вспоминаются два забавных случая происшедших с ним.

Мишка приезжал на занятия на мотоцикле, оставляя его у нового корпуса на стоянке перед транспортными воротами. Не знаю кому точно, но по-моему Валерке Акопяну пришла в голову мысль украсить мотоцикл презервативами. Не знаю как ему удалось накупить столько гондонов, поскольку они в те дикие времена были на вес золота – найти их в продаже было сложно. Их мыли, стирали, штопали, использовали по три-четыре раза и все из-за того, что советской родине нужны были солдаты, а единственный способ увеличения численности армии, это – подъем рождаемости.

Но дело не в гондонах, а в том, что на каждую выступающую часть мотоцикла был надет презерватив. На выходные трубы глушителей, на подножки, на концы руля – ребята не поленились и натянули по гондону, на всех круглых приборах как защитные колпачки были надеты презервативы, даже с переднего крыла, грустно поникнув головкой, свисал гондон.

Народ затаился и стал ждать. Мишка вышел из здания, подошел к мотоциклу и видимо не заметил как разукрасили его мотоцикл, потому что сел на него и начал протирать стекло спидометра – через презерватив цифры были почти не видны и казались мутными. От протирки гондон лопнул и показал Мишке, что произошло на самом деле – над ним конкретно посмеялись. В бешенстве он слез с мотоцикла и стал срывать все натянутые гондоны, бросая их на асфальт стоянки. Находясь в стороне мы ржали и над ним самим и над ситуацией. Наконец, сорвав все замеченные резинки, Мишка снова уселся на своего железного коня и стал заводить мотоцикл. В этот момент, неснятые им презервативы на трубах глушителя, надулись и с легким хлопком лопнули. Мы дико заржали – этот трюк нам понравился больше всего. Мишка поддал газу и имчался прочь.

Мы подошли к стоянке – зрелище было великолепное – обрывки пятнадцати-двадцати презервативов были разбросаны в радиусе метров трех. Можно было подумать, что здесь резвилось целое отделение.

Во втором случае также участвовал Валера Акопян. Мишка, опоздав на занятие, вошел в аудиторию, держа в руках шлем от мотоцикла. Вообще весь его вид показывал как он горд своим транспортным средством. Занятия проходили в новом корпусе, народа было много – все парты практически были заняты – как всегда в учебных заведениях свободные места были только на первых столах. И вот Мишка дерг-дерг, а садится надо вперед. Все бы было хорошо, да вот шлем мешает нормально расположится. А в новом корпусе в помещениях были очень большие подоконники – наверное полметра-то точно. Мы их использовали чтобы раскладывать свою одежду, сумки, шапки и проч. И вот Мишка, этаким небрежным жестом, передает свой шлем Валерке Акопяну, который сидел в ряду у окна, со словами – «Брось там…».

Ну Валерка и бросил. Не просто бросил, а швырнул его шлем со всей силой на подоконник. Бедный шлем! Он подлетел от удара чуть ли не до потолка, потом упал обратно, снова подпрыгнул и свалился на пол, по которому он покатился с ужасно-жалобным звуком… Бедный Мишка! Он стоял, как громом пораженный. Ему конечно было очень жалко шлем, еще больше было жалко себя – ведь он стоял как оплеванный, по причине того, что сам виноват – не надо было бросаться словами – брось, значит брось, вот он и бросил. А во-вторых, с Валеркой даже если бы он очень сильно обиделся, ему бы не справится – не та весовая категория. Акопян бы его просто придушил. Поэтому, дико повращав глазами, Лурье сел и достал тетрадь из сумки. Больше таких глупостей он не делал.

Еще один забавный случай произошел с Мишкой на воинских сборах. Он достаточно жадно и неуемно ел, никогда не отказываясь от добавки. На тамошней жаре, с устатку, пища в нас практически не лезла, а Мишка жрал, и жрал, и жрал… Такое поведение стало веселить народ, но мы, рядовые, боялись на виду у офицеров что-либо предпринять, зато наши унтера – сержанты – явно что-то затевали. Наконец, в тот момент, когда ротный командир отошел подальше от нас, Сашка Латышев, наш сержант, схватил котел с кашей и перевернув его, надел на голову Лурье. Самое интересно было в том, что котел был как раз по размеру его головы. От неожиданности Мишка вскочил – каша была еще горячая, и из-под краев котла по лицу потекли струйки каши. Он пытался снять котел, обеими руками ухватившись за скользкие ручки, но каша была клейкая, руки скользили. Мишка замотал головой как молодой бычок, разбрызгивая налево и направо капли каши и вот тогда это дело заметил полковник. В бешенстве подлетел к нам, а когда увидел, что виновником является не рядовой, а сержант, взбеленился еще более, пообещал Латышеву кучу нарядов и гауптвахту. Шум поднялся большой, Латышев стоял навытяжку, подбежали еще начальники, рассматривать случай издевательства над солдатом, шумели-шумели… А за шумом все забыли про бедного Лурье, который при помощи неимоверных усилий пытался стащить с головы этот треклятый котел. Наконец раздался жуткий чмокающий звук – котел отклеился от Мишкиной головы, но буквально через мгновение вся каша, которая еще оставалась в котле, вылилась ему на голову. По силе и красоте это было неповторимое зрелище. Ржачка была невероятная и даже старшие офицеры отходили, отворачивались, прижав руки к лицу, чтобы никто не видел как они смеются.