Будучи на сопке, закопавшись на глубину до 1 м, в своей канаве я предупреждающего свистка о взрыве не слышал. Звук взрыва я услышал, а, всмотревшись вверх, отчётливо видел, как на меня сверху направился кусок породы и, подавшись вперёд, считал, что это минует меня. Расчёт оказался неверным. Глыба ударила сзади по шее и благодаря тому, что шея была укутана, довольно-таки плотной тряпкой, удар был вскользь. Царапин на шее не оказалось. Я же, находясь в своей канаве в рабочей позе и держа лопату правой рукой внизу ручки,а левой верху обрушился от полученного удара плашмя правым боком, на черенок лопаты и результат - перелом 3-х рёбер.
Работа производилась на склоне сопки более 30 градусов. Пока я находился на выздоровлении, для спуска добытого оловянного кастерита сделали бремсберг и мешки с кастеритом спускали самоходом по канату. До устройства бремсберга мешки спускали вручную. С большого уклона они сползали самоходом, а где отложе, там - волоком и на плечах. Далее, хочу заметить, рядом с лагерем Галимого находилось угольное месторождение.
Уголь выходил на поверхность и был, как я думаю, лучше наших подмосковных БР. Работало на этом месторождении 2 человека, одного из них, как сейчас помню, небольшого роста, коренастого, по фамилии Назаров. Нормы выработки по углю, видимо, не было, и они всегда получали питание по I категории, жили сытнее нас, работавших на сопке.
На георгафических картах последних выпусков нанесены: Омсукчан, Галимый, Хатарен, Буксунда как населённые пункты, а в районе Галимого - угольное месторождение.
Газет, кем-либо нам в лагере, возможности читать не представлялось, их просто не было. Радио также не было. Пришло 23 июня 1941 года. Нас, судимых, как в то время именуемых, по контрреволюционным статьям, № 58 и 54 РСФСР и УК УССР , экстренно собрали, в растерянности не зная, как поступить, ничего не объясняя, пешим этапом, погнали в Омсукчан.
Была прислана для сопровождения военизированная охрана. Пригнав в Омсужчан и Индустриальный, помытарив добротно, через некоторое время нам "включили" заднюю скорость и вернули на прежнее место работы, снабдив военизированной охраной.
После некоторого саморемонта моих рёбер, меня сактировали как инвалида в 28 лет от роду. Здесь мы узнали, что началась война с немцами. Собрали небольшую команду таких же актированных, направили, пешком, от Омсукчана к выходу на побережье в бухту Пёстрая Дресва. Расстояние - километров 150, но мы добирались долго, т.к. среди нас были плохие ходоки. Были ослабевшие от тяжёлой работы цинготики, потерявшие зрение от чрезмерной болезни и весеннего снега и четыре человека эпилепсиков, которые падали в припадок моментально, в одну секунду после первого, если это случалось им находиться на небольшом расстоянии друг от друга.
Стоял август 1941 года. Пришло небольшое судно, шхуна "Красная Звезда", перевезли на лодках на шхуну, ибо она из-за мелководья к берегу подойти не могла. Бухта "Пестрая Дресва" - это просто географическое название. Никаких пирсов и причалов не имелось. Забрав нас и заехав в Вингу, Звенск, Чиплонгу и Наяхан, забрав рыбу, мы отправились в бухту Нагаево и дальше в Магадан на пересылку. На пересылку приходили вербовщики для работы в г. Магадане. Работы происходили на доме и гараже НКВД и в котельной, отвозить нажигу на свалку.
Работать приходилось лишь из-за того, что с работы удавалось оторваться и обшарить помойки, собрав всякие возможные отбросы и перекипитив на пересылке, пропустить через пустые желудки.
В ноябре 1941 г. меня обратно отправили в тайгу, в Тенькинское горно-промышленное управление.
Про бухту Пёстрая Дресва ещё хочется не особенно интересную историю вспомнить. Как рассказывали, непосредственно пережившие кошмар своего положения осенью 1940 г., и зиму 1940-1941 гг., дело было так.