Старики, бывалые, те спокойнее. Но это только внешне. Покуривали, переговаривались не спеша. Кто-то без надобности перекладывал свое немудреное имущество из одной переметной сумы в другую, долго разглядывая каждую мелочь. Другой, говоря что-то соседу, вдруг умолк на полуслове, задумался. И через минуту, заметив удивление на лице соседа, отошел к коню или повозке, сделав вид, что ищет что-то. Все чувствовали близость боя.
А любой бой — это смертельная опасность, и привыкнуть к ней нельзя. Можно только делать вид, что страха не знаешь и что незнакомо тебе это чувство. Только делать вид!
Кому смерть нипочем, тот уже не боец. Он и себя погубит, и товарищей. У смерти, которая ходит за человеком, в бою свои пути. Смерть везде может настичь. Но в бою многое зависело от умения чувствовать опасность, от сноровки, от боевого опыта, наконец, от того счастья или несчастья, которые подарила тебе судьба.
А умереть каждый боялся. Но проявляли эту боязнь по-разному. Одни теряли самообладание, контроль над собой, расслаблялись, становились пассивными. Таких смерть находила в первую очередь. Другие, наоборот, становились намного энергичнее, злее, собраннее. Такие выживали чаще.
К концу привала тучи разошлись. Выглянуло солнце. На верхушках деревьев, на хвое разными цветами переливались капли и еще нерастаявший ледок. По толстым стволам деревьев прыгали поползни. Где-то невидимый дятел долбил кору. Удары его клюва, как автоматные очереди, слышались то отчетливо, то глуше.
Полк пошел дальше, шли часов до четырех дня.
— Сто-о-ой! Слеза-а-ай! — донеслось с головы колонны.
Спешились, подошли к опушке. Слева большой луг. За ним вдалеке были чуть видны какие-то постройки, небольшой хуторок, за ним — лес. Взводы первого эскадрона, развернувшись цепью, пошли вперед короткими перебежками. Стрельбы пока не было. То ли противника там не было, то ли не заметил пока наших казаков-пехотинцев.
Докатилось не очень дружное «Ура-а-а!» и тут же — трескотня автоматов. Словно ожидавшие этого «Ура», — по лугу хриплыми вспышками зачастили мины. Минометы били откуда-то из-за построек. В нашу сторону помчались, догоняя друг друга, строчки трассирующих пуль. Разрывные щелкали по веткам деревьев так, словно автоматчики стреляли у нас за спиной.
Ухнули несколько раз наши бронебойки, солидно, неторопливо заговорили два «Максима». Бой шел в хуторе, ухнуло несколько гранат, но вскоре стрельба затихла. Крякнули со злостью еще несколько мин. Стихло. Коноводы на рысях повели к хутору лошадей. За ними двинулись и офицеры штаба.
У немцев в этом хуторе было два бронетранспортера. Один подбили бронебойщики, а второй закидали гранатами. Разбирая коней, казаки оживленно делились впечатлениями от только что закончившегося боя. Делились… А вот шестеро…
Несколько человек долбили на полянке под большим раскидистым деревом братскую могилу. Четверо из молодого пополнения, двое пожилых, видно из наших старых. Для молодых этот бой был первым и последним. Последним. А они, наверное, так ждали его, этого первого боя… И вот теперь в этом маленьком хуторе на Ровенщине, который и на карте-двухверстке не вдруг найдешь, а на других и не ищи, — их братская могила.
Придет ли кто, положит ли цветы на этот холмик, поплачет ли? За тридевять земель от родных мест, где матери, сестры, любимые ждут, надеются, с тревогой глядя в глаза подходящему к дому, к хате почтальону.
Свободное копирование
