Сочельник. Заготовлены подарки унтер-офицерам и фельдфебелям. В офицерском собрании будет праздничный ужин. А на улице дождь, слякоть, пронзительный ветер и ни капли снега. То ли дело у нас дома. Сейчас там зима, снег хрустит под ногами, все бело, девушки румяные, как заря. Раньше катания на санях устраивались. Теперь, в связи с войной, может быть, этого и нет. Хорошо дома! С каким наслаждением бросил бы я эту нудную, надоевшую волынку - войну! Да и не я один, а пожалуй, кроме кадровых офицеров, все сто процентов состава армии.
Об усталости от войны говорят уже открыто. Чтобы бороться с падением патриотизма, командирам сотен приказано лично проводить с солдатами беседы на темы из русской истории, о героическом прошлом. Пособий же нет никаких, рассчитывать приходится только на то, что сохранилось в памяти. А солдат не удовлетворишь ведь сказками для детей. Они задают вопросы: почему всё сидим в окопах, ведь так можно просидеть и пять лет? Когда кончится война? Раз все равно не воюем, почему солдатам не дают отпусков, а офицерам дают? Будут ли платить на семьи солдатам, оставившим дома жену и нескольких детей? Чем будут награждены солдаты после окончания войны? Будет ли дана земля солдатам-фронтовикам? И много подобных. Вот что интересует солдат, а не сказки о том, как разные генералы воевали.
Вчера зашел ко мне поручик Плетнев, командир седьмой сотни.
- Вот, брат! - жаловался он. - Заставляют историю читать солдатам. Книжек не дали, а я что и знал, так давно забыл. Начал рассказывать солдатам про Суворова. Ничего! Слушали внимательно. А потом встал такой маленький, знаешь, солдатишка, Оглоблин. «Дозвольте, - говорит, - ваше благородие, вопрос задать!» - «Говори». -
«А почему вот тогда, давно, при Суворове, с немцами да турками воевали и теперь с ними же воюем?» Понимаешь, в пот вогнал меня, сукин сын. Ну что я ему отвечу, когда и сам не знаю. А две сотни человек ждут. Хорошо, тут труба заиграла отбой. Я и вывернулся, сказал, что все подробно разъясню завтра. А что я могу разъяснить?
«За что воюем, почему воюем?» - передразнил он вогнавшего его в пот Оглоблина. - Помоги, брат, пришел к тебе за этим. Ты, знаю, умеешь говорить с солдатней. Не то, что я - «раз» да «два». Тебе тоже ведь вопросы такие задают, вот и скажи, как ты на них отвечаешь?
Мне хотелось помочь добряку Плетневу, но ответить солдатам так, как отвечал я, он не смог бы, напутал бы, могла получиться неприятность. Вспомнилось, как недавно в хорошую погоду я беседовал с солдатами в леске. В перерыве отошел в сторону, а когда возвращался, услышал разговор, и захотелось его послушать. Я прилег за кустом. Говорил натужный, недовольный бас: «На кой нам ляд все эти малороссы, поляки да латыши! Пущай у них немцы землю забирают. Нам што! Может, этим латышам легче дышать станет. У немцев, слышь, порядок, машины разные, все мужики, слышь-ка, богато живут». Звонкий, сдерживаемый баритон возражал: «Не то говоришь, Семен. Что касается немцев, не скажу. А вот у румынов был, у китайцев пришлось, у японцев, у корейцев тоже - есть такой народ. Везде маломощному мужику плохо. Богатеи, ну те, вестимо, живут, а мужик - он везде мается. Вот слышал, подпоручик про Америку рассказывал. Он из книжек вычитал, а есть у нас в команде разведчиков унтер, Нитка по фамилии, жил в Америке долго, машинистом работал. Вот тот Нитка и рассказывал, что в Америке крестьян, как у нас, мужиков, значит, нет, а все фармеры. Это вроде как у нас, хуторами живут. Вот у них машины, конечно, лошади замечательные, корова - в день дает три ведра молока. Домa с кроватями, шкапами. Работники. Поглядишь - богатей. А этот богатей работает от зари до зари и все в долгу, никак из него не выберется. И все у него в долг: и дом, и скот, и машина, и кровать со шкапами. А не уплатит вовремя прoценты - все с укциону продают. Фармер этот, ему сорок лет, а по наружности - ну старик стариком, потому на работе надрывается. А что до того касаемо, будто немцы на нашу землю зарятся, - это возможно. Только скажу тебе, Семен, настоящий трудящий крестьянин у другого, хоша он латыш али поляк, никогда землю отбирать не будет. Вот господа да купцы - это другое дело. Их ничем не ублаготворишь, им все мало. За рупь друг другу глотку перегрызут, а нашего брата мужика хуже скотины понимают. Вот, Семен, где загвоздка: в господах да купцах. Ежели бы их устранить, мужик и вздохнул бы». -
«Господа, да купцы, да царь с исправником с ними. Ишь куда ты залез». - «Тише! Нишкни!» - Солдаты встали и ушли. Потом пошел и я.
Вот как рассуждают солдаты-крестьяне, а мы им сказки из русской истории. Я сам про войны теперь не рассказывал. А говорил о славянах, разных племенах, как они жили без князей и царей, какой был у них уклад и что произошло, когда из-за моря варягов призвали. Солдаты слушали с большим вниманием. Но и здесь не обошлось без вопросов. «Варяги из-за моря пришли и стали князьями и царями у нас. А почему все царицы у нас немки и как относится наша царица к нам, если мы воюем с немцами?»
Долго сидели в тот вечер мы с Плетневым. Я ему рассказал про вопросы, которые мне задавали, про то, что сам рассказываю солдатам. Уговорились так отвечать: война идет потому, что немецкое правительство, состоящее из помещиков, банкиров и фабрикантов, посягает на наши земли, так как своей им мало для поместий, имений, фабрик и заводов. Воюем мы, защищая свою землю. Отпуска солдатам не дают пока, так как если отпустить в отпуск только одного человека из пятидесяти, то железные дорога не выдержат. Ведь в армии миллионы солдат. Нужно подождать, может быть, будет мир. В таком духе и остальные ответы составили. Мы отлично понимали, что это явный обман, но что мы могли сделать? Свыше никаких указаний о том, как вести беседы с солдатами, не давалось. Неужели там не видят, ничего не понимают, что народ устал от бесцельной и ненужной для него войны и что от глухого протеста он может перейти к более активному выказыванию своего недовольства?
Праздничный вечер в офицерском собрании закончился, как обычно, пьянкой, битьем посуды. Гадко, мерзко. Ох, как все надоело! Грустно, тяжело! Вспомнил Нину. Ее светлый образ как-то очистил меня от нашей скверны. Дорогая и далекая мечта! Ответишь ли ты мне?