Наконец полк в четвертый раз получил приказ наступать. Хотя уже все привыкли к тому, что наступление каждый раз откладывается, и прапорщик Боровков больше не прибегал к одеколону, тем не менее наши сердца бились тревожно.
Утром 24 июня я получил распоряжение сопровождать командира полка, для сей оказии мне даже дали коня из команды конных разведчиков. Генерал направился на наблюдательный пункт командира артиллерийской бригады, которая должна была поддерживать наш полк. Я слышал, как гремел голос генерала:
- Вы проделайте мне в проволочных заграждениях немцев такие проходы, чтобы я мог пройти церемониальным маршем. На бойню я свой полк не поведу.
Артиллеристы же докладывали, что они могут дать только несколько налетов на окопы немцев, чтобы уничтожить пулеметы. Для разрушения же проволочных заграждений у них нет ни времени, ни снарядов.
С наблюдательного пункта мы возвратились в штаб полка. Генерал говорил с начальством. Чем кончились его переговоры, я не знал, но он поехал к сотням. Сдав лошадей коноводам, мы пошли по тыловой дороге, проходившей почти непосредственно за первой линией. Немцы вели по нашим окопам, скрытым в лесу, огонь одиночными выстрелами из тяжелых орудий. Когда снаряд, тяжко пыхтя, плюхался в землю, одновременно со взрывом над окопом вырастали десятки голов: солдаты следили, где произошел взрыв, чтобы потом извлечь из воронки головку снаряда и сделать из нее ложки, спичечницы, портсигары и прочее. У меня у самого была спичечница, украшенная затейливой резьбой художника-солдата.
Когда один из снарядов разорвался недалеко от нас, генерал спросил меня:
- Не страшно, подпоручик?
- Никак нет, ваше превосходительство, не страшно.
Я не изображал храбреца, но действительно в присутствии генерала рвавшиеся неподалеку снаряды не страшили меня. Так действовала отвага этого заслуженного и уважаемого командира полка. Пройдя сотни две шагов, командир полка спросил меня, какая здесь сотня, и затем в лесу прогремела октава: «Здорово, молодчики, десятая!
Сперва молчание - видимо, появление генерала было неожиданным, а затем довольно стройно и бодро прозвучал ответ: «Здрав жлам, вашдитство».
Так, сопровождаемые редкими разрывами немецких снарядов, мы прошли вдоль всей первой линии окопов. Генерал здоровался с каждой сотней и получал бодрый ответ. Я удивлялся выносливости командира полка: ведь он очень громоздок, но стойко прошел пешком несколько верст, побывал во всех сотнях, и все солдаты если не увидели, то услышали его.
Когда мы дошли до самого правого фланга, генерал поблагодарил меня и сказал, что я свободен. Взобравшись на своего гунтера, он отправился в штаб полка, а я решил проехать в четвертую сотню к Нарциссову. Сотня обедала. Перекатов пригласил присоединиться к сотне, но мне не хотелось есть. Узнав, где находится командир сотни, я прошел к нему. Нарциссов пил какао с каким-то печеньем.
- Аппетит-то у тебя, Николай Викентьевич, не пропал!
- Жарко, есть не хочется, а какао подкрепит и жажду утолит, если не делать его очень сладким. Исаев! Стакан подпоручику!
- Ты ждешь еще наступления?
- Все может быть: «Кириллин день еще не миновал», - ответил Нарциссов.
Я пробыл у него часа полтора, когда появился подпоручик Брыков, батальонный адъютант. Вид у него был откровенно радостный.
- Братцы! Поздравляю! Наступление отменяется. В три часа приказано кричать «ура», и так несколько раз. В четыре часа - всем сотням занять свои участки.
Мы были рады не меньше Брыкова, однако могли радоваться только за сегодняшний день. К вечеру Муромцев сказал, что на участке полка ночью будет взорвано восемь удлиненных зарядов в проволочных заграждениях немцев, то есть сделано восемь проходов. Саперы прибудут к девяти часам. Наша команда выделяет восемь групп на прикрытие саперов. Завтра, возможно, наступление все же состоится.
Свободное копирование
