Присматриваясь к разведчикам, я, конечно, заметил, что и они наблюдают за мной. Это стало мне ясно из такого случая. Как-то мы разговаривали с Голенцовым о Москве, о заводе, где он работал, о его родне. Вдруг Голенцов неожиданно задает мне вопрос:
- А вы, ваше благородие, из дворян будете?
Признаюсь, я несколько растерялся. Мы, офицеры военного времени, из чувства, несомненно, ложной стыдливости избегали говорить о своем происхождении, считая, что будем менее авторитетны в глазах солдат, если они узнают, что их начальники не только не дворяне, но большей частью мелкие служащие, народные учителя и даже просто крестьяне. И вот теперь мне предстояло быстро ответить хитрому разведчику на его каверзный вопрос, заданный им неспроста. Я решил сказать правду.
- Видишь ли, Голенцов, - не торопясь, начал я, скрывая свое замешательство и собираясь с мыслями, - я получил среднее образование, но дальше учиться не мог: средств не было у отца. Поэтому я работал конторщиком на одной большой ситцевой фабрике. А мой отец проработал рабочим-красильщиком двадцать шесть лет, надорвал на вредной работе здоровье и теперь работает на той же фабрике приказчиком. Сообрази сам, дворянин я или нет.
Отвечая, я смотрел на Голенцова, чтобы определить, какое впечатление произвело на него мое признание. Я ожидал прочесть в его вечно насмешливых глазах что-нибудь близкое к снисхождению, если не презрению: хорош офицер - из конторщиков, у которого отец бывший рабочий! Однако во взгляде Голенцова ничего, похожего на насмешку я не нашел. Наоборот, сочувствие и даже как бы одобрение мелькнуло в них, а последовавшие за этим слова разведчика: «Ничего, вашеблагородие!» подтвердили, что я не ошибся. Странное чувство овладело мной. Я получил какое-то облегчение, чему-то радовался в душе, и стоявший передо мной Голенцов, насмешливых глаз которого я опасался, показался мне почти близким человеком.