Пасхальные дни были омрачены большой неприятностью. В полках, стоявших на позиции, нашлись люди, которые пренебрегли совестью и честью русского солдата и братались с немцами. Это продолжалось несколько дней. Никаких мер против братания принято не было: то ли наше начальство растерялось, то ли были еще какие-то веские основания.
Я решил посмотреть на братание. Причина для поездки была вполне основательна: мой большой приятель по школе прапорщик Иннокентий Костояров командовал сотней в братавшемся полку.
Командир батальона подполковник Белавин относился ко мне очень доброжелательно и даже иногда разрешал проехаться на его коне, тем более, что сам он избегал ездить верхом.
Я обратился к нему. Белавин зорко посмотрел на меня своими умными прищуренными глазами.
- Берите коня. Развлекитесь, юноша (это было его обычное название для меня). Когда вернетесь, расскажете, что интересного видели.
Ни одного слова о братании ни им, ни мною произнесено не было.
Я проехал хорошо знакомыми дорогами прямо к землянке Костоярова. Кенка в белоснежной рубашке с засученными рукавами, открытой шеей сидел у землянки на скамейке за грубым столом, сделанным солдатами при помощи топора, и распивал кофе, свой любимый напиток.
- Мишка, друг, - обрадовался он, - вот хорошо, что ты приехал. А у нас тут черт знает что творится, - уже не так радостно закончил он.
Своими словами он выручил меня, так как прямо сказать ему, что я приехал посмотреть на братание, мне было неудобно, да и Кенку я любил, и видеть его было мне приятно.
- А что такое?
- Разве у вас ничего не слышно? - подозрительно спросил Кенка.
- Слышали кое-что, да не придали значения. Брось, Кенка, об этом. К тебе гость приехал за пятнадцать верст, а ты, вместо того чтобы угостить чем-нибудь, угощаешь его какими-то слухами.
- Слухами?! Эти слухи у меня вот где, - недовольно похлопал себя по шее Кенка, снимая свое неразлучное пенсне. - Ну черт с ними! Ты прав! Абдулин! - крикнул он денщику, привязывавшему моего коня к скобе, специально вбитой для этой цели в сосну, - тащи сюда, что осталось, да стол накрой чем-нибудь.
Юркий татарин накрыл стол простыней, появились почти не тронутая пасха, остаток желтого кулича, разные колбасы и две наполовину опорожненные бутылки. Я подсел к все еще недовольному Кенке. Выпили по чарке, поздравили друг друга, вспомнили старое. Вино было хорошее, крепкое, в меру сладкое. От него как-то приятно делалось внутри.
- Чего ты все хмуришься, Кенка?
- Не могу, брат, забыть, что сейчас между окопами наша солдатня обнимается с немцами.
- Ну уж и обнимается!
- Сам видел и вчера, и сегодня.
Выпили еще. Кенка все не мог успокоиться.
- Хочешь, пойдем посмотрим?
- Стоит ли? Картина-то, ты сам говоришь, малоприятная.
- Ты понимаешь, не думал я, что моя одиннадцатая будет как все.
- Люди везде одинаковы.
- Я с ними, чертями, жил душа в душу, а они... - Кенка махнул рукой.
- Ну, черт с ними! Давай пройдем посмотрим, - небрежно согласился я.