Детство

   Детство. 1935-1941.

   Родители мои не крестьяне, так принято было раньше называть жителей села, а колхозники - такое было присвоено социальное положение после коллективизации в 1930-е годы. Были, хотя и единицы (их называли единоличники), кто не вошел в колхозы. Единоличники работали кто в лесхозных, подсобных хозяйствах, т.е. в государственных хозяйствах и получали деньги. В колхозах работали за трудодни. Жили в основном натуральным хозяйством, т.е. огородами (приусадебными участками до 15 соток) и животноводством со своего подворья: коровы, свиньи, куры утки.

   Отец Немчинов Дмитрий Антонович родом из села Колесниково, Кетовского района. Это село большое, вокруг озера колесом, поэтому его так назвали. Немчиновы были переселенцами (предположительно из Воронежа и Подмосковья). В молодости моего отца холостых парней нашей фамилии было до 30 человек. В селе проживало до 3-х тыс. жителей. Отец 1912 г. рождения, отца не помнит (Немчинова Антона Матвеевича), его призвали в 1914 г, на войну и больше не было от него никаких известий. А мать, умерла, когда ему было 7 лет, т.е. в 1917 г. Отца воспитывали дед Матвей (1843-1934), а бабушка Евдокия (1853-1937). Они корнями из староверов, предки их были из двоедан (так называли староверов). У отца было две сестры Анфиса и Агафья. Они были старше отца. Отец закончил три класса церковно-приходской школы, а у двоедан его обучали старославянской грамоте и иногда заставляли читать молитвы и каноны на старославянском языке, что в то время было большой редкостью.

   Моя мать Евдокимова Евдокия Семеновна, в девичестве Шмелева, родилась в деревне Лаптево. Родители - отец (мой дед) Шмелев Семен Федорович, родом, предположительно, переселенец с Костромской губернии. Его дед Шмелев Василий Иванович был мастер кожемяка (скорняк; 1835 - 1942). Он скончался в возрасте 107 лет, на моей памяти. Его сына Александра репрессировали в 1937 г. А жена Александра умерла в 1941 г. Сиротами остались Нина (1929) и Виктор (1935), т.е мне ровесник. Поскольку мы были в родстве с Витей и одного возраста, то все военные годы бедствовали вместе.

   Дед Василий мощный старик с окладистой бородой пел нам старинные, протяжные песни. Он еще нас учил курить, но так научил, что нас с Витькой тошнило так, что смотреть не могли не только на табак, но и на курильщиков. Отец Витьки Александр вернулся в 1946 г. из лагерей и скоро скончался.

   До войны мы жили в небольшом пятистенном доме. Мать работала на ферме и в поле. Отец работал трактористом. Он иногда приезжал домой на большом гусеничном тракторе без кабины (С-65). Призывался то на финскую войну, то на операцию по присоединению Бессарабии, а потом, уже как рассказывал, был в резерве.

   Моим воспитанием занималась бабушка (прабабушка). Я, по словам матери, мог проснуться среди ночи и потребовать сахара. Но я так любил бабушку Евдокию, что когда она умерла, пытался лечь к ней в гроб, ведь она всегда брала меня к себе, когда шла спать. А мне был тогда всего около двух лет.

   Бабушка по матери Шмелева Наталия Ивановна (урожденная Пустозерова) родом из деревни Лесники (старое название Крюково).

   Дед Семен Федорович в Лаптево один раз избирался председателем колхоза. У деда с бабушкой была большая семья. Старшей в семье была моя мама, еще были дядя Иван, который погиб на войне, дядя Никита был инвалид (паралич ног), т. Нюра, т. Надя и т. Зоя.

   У них был большой крестовый дом, два амбара, конюшня, баня и другие постройки.

   Перед войной родители продали старый дом и купили хороший дом, но до конца его достроить не успели, началась война, поэтому жили в одной комнате почти всю войну. Нас ребятишек, с начала войны, было у матери четверо. Сестра Клава (1933), я (1935), Коля (1938) и в декабре родилась Галя (1940).

   Деревня Лаптево (название по фамилии первых поселенцев - Лаптевых) Кетовского района Курганской области (бывшей Челябинской области) расположена на берегу р. Тобол с одной стороны, а с другой ограничена сосновой грядой шириной в шесть километров. Затем раскинулись поля с колками (березовыми и осиновыми рощами).

   Луга раскинулись по левую сторону реки, где были хорошие пастбища с сенокосом. Деревня от Кургана - 25 километров, места красивые. Берега реки обрамлены зелеными зарослями ив и верб. Жизнь протекала тихо, размеренно. Люди доброжелательные. Воров и пьяниц не было. Со старинными устоями жизни. Если кто из нас пацанов, при встрече со старшим, тем более стариками, пробегая мимо них, не поздоровался, приподнимая шапку или фуражку, тут же как-то узнавали родители. После этого следовало внушение родителей, сопровождаемое, в лучшем случае, подзатыльником, в худшем - поркой, в зависимости от темперамента и характера экзекутора. Росла молодежь вольно, но имелись ограничения как воровства мелкого: налеты на огуречные гряды в ночное время, в основном на людей жадных и прижимистых. Были случаи, хотя очень редко, воровали кур и гусей. Был один случай. В Колхозе ночью на лугах пасли лошадей, а мы ребятишки для развлечения ходили за Тобол к пастухам, катались на лошадях, обучали молодняк лошадей, разводи костры, пекли картошку - раздолье! Однажды, в эту ночь, дежурил пастух Афаня Лаптев, случился казус. Афоня, несмотря на возраст (около 40 лет), иногда любил пошкодничать, вот и в этот раз, и не в первый, говорит: "Все картошку печете? А надо был и курятины свежей поджарить на костре!". Тут же была организована "банда налетчиков" из самых ходовых пацанов в пять человек и они отправились в деревню верхом на лошадях. Лошадей привязали за огородами, оставили одного сторожить, а остальные ушли "на дело". Вернулись быстро, с добычей - пять куриц. Это не составило большого труда. Все знали месторасположение каждого коровника и птичника. Афоня начал ощипывать кур, готовить их для поджарки и здесь случилось! Он уже ощипал три курицы и вдруг узнал в четвертой свою курицу, у которой на голове был красивый хохолок. "Ребята! Это же моя хохлатка!" - закричал виновник приготовления вкусного ужина. На что ребята невозмутимо ответили, что ночью не разберешь, чей курятник. Хотя все знали, где чей курятник. После этого случая куры в деревне не пропадали. В деревне все знали об этом случае и прозвали его курощупом. А в деревне, если присваивают такую кличку, то она будет сопровождать всю жизнь, а иногда переходит на детей.

   А еще у Афонии была наклонность провоцировать скандалы. Так, на полевом стане, на току работали в основном женщины. Он выбирал двух самых скандальных женщин (а такие найдутся в любом коллективе), а затем им поодиночке запускал сплетню. И тут они сцеплялись между собой, на потеху всем. Доходило до горячего, во все стороны летели клочья шерсти, а он в это время стоял и любовался происходящим. Когда же с помощью окружавших разнимали этих двух разъяренных пантер, выяснялась вся нелепость происходящего, они понимали, что их спровоцировал их Афоня, они принимались его искать, но он незаметно исчезал в лесок и в течение часа не появлялся, пока не пройдет гнев дерущихся и все обернется всеобщим смехом. В общем, деревня жила размеренным, казалось, был неторопливым циклом. Работали, рожали детей, содержали домашнее хозяйство. Как говорили взрослые "жить стало хорошо". Получали в достатке хлеба, повысились урожаи с полей, увеличилось поголовье скота на фермах колхоза, расширилось свиноводство, даже было тысяча овец. В домашнем хозяйстве у каждого колхозника было достаточно поголовья живности от коров до куриц.

   В деревне было признано кулаками две семьи. Их раскулачили и выслали в восточные области, не забыв при этом, прихватить туда десяток крепких мужиков, выступавших против власти. Был так называемый в деревне Кучугов Николай. Его дом добротный до сих пор стоит. Он имел амбары, завозни, животноводческие капитальные постройки. Для полевых работ имел жатки, сенокосилки, жатки на конной тяге и даже молотилку хлебов. Он был умный, расчетливый хозяин, но его не раскулачили. Предвидя последствия своей деятельности, он все продал, деньги вложил в ценности, уехал в Магнитогорск, поднимать индустрию. Помнится, как по деревне гоняли на лошадях и арестовывали врагов Советской власти. Арестован был и наш родич Шмелев Александр, Тюлькин и даже председатель сельского совета Серков, он был выслан со всей семьей - с женой Капитолиной и двумя маленькими детьми. Дома были конфискованы в пользу государства. Затем стало как-то тихо. Колхозники стали жить и работать. При создании колхоза одновременно образовались МТС (машинно-тракторная станция). Они принадлежали государству и по договору с колхозами обеспечивали их техникой, хотя не в полной мере. Колхоз же не, имея денег, оплачивать услуги МТС, расплачивался хлебом. Так же обязательными были государственные поставки, а уж потом, что оставалось это шло в семенной фонд и уже из оставшегося зерна делили на трудодни. Так что колхозники получали оплату в виде хлеба - один раз в год, после уборки урожая и все зависело от господа Бога, какой будет урожай. Техника была ненадежная, особенно наша, советского производства: Тракторы колесные ЦХТЗ, СТЗ - НАТИ, Универсал -2, Сталинец -60, С-65. А американские "Фордзон" и "Катерпиллер" выработали свой ресурс, и восстановить их было нечем.

   Вот почему-то в атмосфере чувствовалось что-то зловещее, и даже мы пяти и восьмилетние дети это ощущали. Погода была знойно-удушливая, как перед грозой. Даже болтливых сорок и вездесущих воробьев не было слышно. Только было тревожное карканье ворон, да гортанное предупреждение ворон о добыче. Наши родители говорили, что только начали хорошо жить после 1936 года. Появился достаток в доме. Даже покупал дорогие вещи: отцу купили шерстяной костюм, а матери шерстяную юбку и прочие мелочи детям. В 1940 году купили новый добротный дом, который еще достраивали. Также построили для коровы новое стойло, а для свиней, овец и птицы подсобное помещение. Построена была новая баня и колодец на пригорке в деревнях. Жизнь налаживалась основательно. Не было электричества, радио и телефона. Телефон только в д. Бараба в сельском совете. У телефона круглосуточно по списку дежурили местные жители, и был дежурный вестовой верхом на лошади. Круглосуточно велось дежурство пожарной охраны на конной тяге. За ними была закреплена ручная пожарная машина и повозка с бочкой под воду. Пожарные "депо" было расположено посреди деревни. Дежурили старики, но в случае ч.п. (чрезвычайное происшествие) они ударом в колокол поднимали всю деревню. Июнь 1941 года был не то чтобы жаркий, а знойно-душный.