Троцкисты - 2

Уже в 1925 году в Советском Союзе сосуществование Сталина и Троцкого стало невозможным. Известно, что Ленин часто прибегал ко лжи. Сталин же не только постоянно говорил прямо противоположное тому, что делал, но и всю партию заставлял клясться в том, что было заведомой ложью. Сталину удалось добиться не только того, чтобы партийцы лгали вслух, но даже самим себе, мысленно. Это было личным триумфом Сталина. А этого не удалось бы добиться, если бы Троцкий оставался в СССР. Когда же Троцкий оказался заграницей, Сталин приступил к планомерной ликвидации его сторонников, многие из которых были людьми мыслящими, не желавшими принимать на веру и выполнять решения только потому, что они исходили «сверху». Многие из троцкистов вступили в партию еще до революции, пользовались авторитетом в партии, репутацией старых революционеров. Некоторые занимали ответственные посты в партаппарате.

Все те, кто сомневался в том, подходит ли Сталин для роли вождя партии, кто знал о завещании Ленина и о «троцкистской» программе оппозиции, те, кто мог судить о Сталине с позиций такого опыта и осведомленности, были автоматически сами по себе опасны с точки зрения Сталина и, кроме того, могли распространить эту опасность внутри партии.

Одним из таких людей был Карл Радек. С Радеком я познакомился в 1925 году, когда впервые приехал в Москву. Радек был начитанным, образованным интеллигентом. Меня поразило одно обстоятельство: в его интерпретации все самое избитое и политически правоверное звучало необычно. Меня даже предупреждали, что от Радека я услышу «партийную правду», но в «версии Радека». Радек был другом Ленина. Он утверждал, что взгляды его всегда совпадали со взглядами Ленина, но, тем не менее, настаивал на своем праве выражать их по-своему. После смерти Ленина положение Радека заметно пошатнулось. Радек возглавлял Восточный отдел Коминтерна, но в то же время не принимал активного участия в выработке общей политической линии Коминтерна. Он не входил в политическое руководство, а был скорее блестящим интерпретатором решений руководства. В этом, а также в его знании международной жизни состояла, по мнению Сталина, основная ценность Радека. Поэтому Сталин разрешал ему больше свободы слова, чем кому бы то ни было другому. Радек позволял себе смеяться и над врагами, и над друзьями. Долго все это сходило ему с рук.

Наш с ним разговор касался сложной политической проблемы. Германское правительство того времени пришло к власти в результате подавления восстания 1923 года. Каким должно быть наше отношение к нему? К моему наивному изумлению, Радек заявил, что нам следует поддерживать это правительство и, хотя немецкий генеральный штаб реакционнейший из всех, тем не менее следует прийти к соглашению с ним по вопросу о поставках оружия, о подготовке военных специалистов и даже о координации военного планирования.

— Советский Союз совершенно изолирован, — подчеркивал Радек. — Германские реакционеры долго еще не смогут оправиться от поражения. Сект и Гаммерштейн подавили коммунистическое движение в Германии, но вместе с тем они недовольны Версальским договором и поэтому враждебны к Англии и Франции. Нужно пользоваться разладом в капиталистическом лагере, углублять раскол в нем. Это в интересах мировой революции.

Радек старался заверить меня, молодого иностранного коммуниста, в том, что тут все делается по-честному. Ему удалось убедить меня в своей искренности, поскольку он говорил о подлинной мировой революции, а не об узконациональных интересах Советского Союза.

Его теория «углубления раскола» стала поистине навязчивой идеей, в частности, после того, как на Женевской конференции Литвинов впервые предложил план всеобщего разоружения. Радек был тогда членом советской делегации в Женеве. Его включили в нее отчасти потому, что он был тонким знатоком международной политики, а отчасти — как личного друга британского делегата Гендерсона, в то время члена правительства Великобритании, которого Радек знал по совместной работе во II Интернационале накануне Первой мировой войны.

На этой конференции Радеку бросились в глаза две вещи. Во-первых, тот факт, что Америка не согласилась с требованием Японии изменить соотношение между японскими и американскими военными корабля ми, — которое, согласно договору 1922 года, составляло три к пяти. Радек спросил американского делегата, что произойдет, если Япония не уступит. Американец ответил, что в этом случае договор будет расторгнут, и Америка, как более сильная с экономической точки зрения страна, еще больше увеличит превосходство своего военно-морского флота над японским. Поэтому в своем отчете о конференции Радек подчеркивал то обстоятельство, что в международных отношениях главная роль принадлежит не дипломатии, не договорам, а экономической силе, на которую они опираются.

Радек имел также неофициальные беседы с Гендерсоном. Гендерсон советовал делегации СССР соглашаться на все условия Англии и Франции, поскольку основное, что требовалось Советскому Союзу, по его мнению, это — выиграть время. Гендерсон объяснял Радеку, что делегация СССР и представить себе не может, как люто ненавидят Советский Союз во всем мире, как готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы уничтожить его. На Радека этот разговор произвел такое впечатление, что он немедленно не только сообщил о нем Сталину, но и настоял на принятии специальной директивы, направленной затем Коминтерном всем зарубежным компартиям. Если, мол, Гендерсон, этот «архиоппортунист» счел необходимым сделать такое предупреждение, то какова же была в действительности опасность!