Был жаркий день в конце апреля, я все еще не вставала с постели, как вдруг раздался звонок, кто-то вошел, и через несколько минут мать вбежала с испуганным лицом и прошептала: "Отец приехал". Я, в чем была, бросилась в переднюю и обняла стоявшего там мужчину, но тотчас же, вскрикнув, убежала, увидев, что это чужой. Мать вышла к нему, и мы с сестрой стали смотреть в щелку двери, и я разглядела полного мужчину, пожилого и далеко не красивого.
Мы спрашивали одна другую, кто это. Лена решилась узнать и через несколько минут влетела ко мне с криком: "Да это Савин приехал за тобой, иди, одевайся скорее!.." Она посоветовала надеть черное платье, которое придавало мне солидности и было очень к лицу, а в особенности при теперешней бледности. Волосы причесывать было некогда — они остались распущенными, я только подобрала их круглым (детским) гребешком и, накинув плед, так как меня била лихорадка, вышла к Савину.
Он очень удивился и, с нескрываемым любопытством смотря на меня, сказал: "По описаниям нашего общего друга К., я думал, что вам по крайней мере лет двадцать пять — двадцать шесть, а вы совсем юная". Мамаша не замедлила сообщить, что месяц тому назад мне минуло шестнадцать. Я сильно разочаровалась наружным видом "интересного" Савина. Он спешил и, заставив меня подписать условие, сказал, чтобы я ждала депеши, получив которую, приезжала бы прямо на вокзал, что будет через три дня, не позже. Он ехал в Вильно за хористками для харьковской труппы и по дороге мог захватить меня.
Все случилось, как он сказал. Лена очень плакала при расставании. С матерью я простилась холодно: чувство злобы не покидало меня. Каким образом письмо попало в их руки, я до сих пор не знаю. Шатилов, по просьбе матери, согласился на то, чтобы я жила у них и платила за это 25 рублей в месяц. На остальные 25 рублей я должна была одеваться и вообще существовать, да еще мать наказывала высылать ей что-нибудь. Бумагу она дала мне от себя. В ней было сказано, что без позволения Шатиловых я не смею ступить шагу, и еще много глупостей, но я твердо верила в силу этой бумаги.
Дорогой мы с Савиным, конечно, много говорили о К., и я заметила, что он предполагал более того, что было на самом деле. "К. отличный товарищ, милейший человек, — сказал он,— но он погубит свою жену. Впрочем, он никогда не женится — это не в его правилах". Слова эти очень поразили меня, и разговор о К. прекратился.
Свободное копирование
