А в августе мы переехали с этой же труппой в Чернигов. Труппа пополнилась талантливой актрисой Марией Игнатьевной Степановой с мужем, комиком Страховым, и очень красивой женщиной, но плохой актрисой О. Г. Славиной из Киева.
Жизнь моя в Чернигове была очень плоха. Играть я не смела, учиться не давали. Елена Николаевна стала ссориться с отцом и требовать своих денег или поступления на сцену, грозя в противном случае уехать. Отношения ее к отцу стали мне ясны. Со мной большею частью она была дерзка, груба и после какой-то ссоры с отцом обещала надавать мне пощечин. Я в первый раз в жизни почувствовала, что имею какие-то права, и заявила отцу желание уехать к мамаше. В этот день, не зная куда деваться, чтобы не быть дома, я пошла на репетицию, откуда отправилась к Мар[ии] Игнат[ьевне] Степановой по ее приглашению обедать. Должно быть, лицо мое отражало мои невеселые мысли, и на заботливые вопросы Мар[ии] Игнат[ьевны] я ответила слезами и кончила тем, что рассказала ей все. Это была удивительно симпатичная женщина, ее все любили и уважали. Актриса она была на все роли: сильная драматическая, комическая старуха и водевильная, так как обладала сильным голосом. Маленькая, худенькая, с мелкими чертами, она казалась гораздо моложе своих лет, играла с одинаковым успехом Марию в "Дочери второго полка" и старуху Чемерицыну в "Омуте". Она меня полюбила, а я быстро привязалась к ней и с каждым днем все более и более восхищалась ею на сцене. Я почти перестала бы[ва]ть дома, так как отношения мои к Елене Николаевне стали невыносимы. Один раз она дошла до того, что посулила выгнать меня из квартиры, так как не намерена "кормить дармоедку и грубиянку". На мое заявление, что я живу у отца, она закричала: "Если бы не я, то вы оба умерли бы с голоду, ты мне всем обязана". Это было уже выше моих сил. В чем была я выбежала на улицу, кухарка бросила мне вдогонку бурнус и платок. Я, конечно, полетела к Марии Игнатьевне. Она посоветовала мне потребовать от отца удаления этой женщины и не возвращаться домой до тех пор. Я написала отцу мой ультиматум и вся в слезах, в ожидании ответа, прилегла на постель Марии Игнатьевны, чтобы долго не встать. Организм мой и так был не из крепких, а тут, кроме неприятностей, я еще простудилась, пробежав по снегу до квартиры Степановых в одних прюнелевых башмаках и едва прикрыв голову. К вечеру я уже была вся в жару и не могла подняться. Добрая Мария Игнатьевна не отходила от меня дни и ночи, и часто я, не имея сил открыть глаз, слышала ее рыдания и молитвы. У меня был сильный тиф, и я была без памяти шесть недель.
Когда я поправилась и перешла домой, то не застала Елены Николаевны. Она уехала, и с тех пор я ее не видала.
С этого дня между отцом и мной установились странные отношения. Я стала думать часто о матери, писать ей откровенно обо всем, меньше обвинять и также меньше уважать отца. Болезнь меня состарила: я выросла и мне казалось, что с новыми волосами (меня остригли) у меня стало больше ума и вообще я стала такая же большая, как мои провалившиеся глаза. Тут конец моему детству и начало юности.
Свободное копирование
