По-прежнему работала "кукушка"; днем она возила в город и из города всякую служилую мелкоту, а ночью в вагонах "резвились". И все так же приставал старик-контролер: дама, регулировавшая рейсирование "кукушки", выводила его из себя.
"Кукушка" по несколько раз в день сходила с рельсов, ее вытаскивал приезжавший дежурный паровоз и ставил на путь истинный. Ходила она черепашьим шагом, так что от аварий никто не страдал. Пассажиры ругались и шли пешком: в компании было сравнительно безопасно, да и не далеко, потому что она сходила с рельсов всегда в одном и том же месте, недалеко от виадука.
Вечером контролер, ревнитель гласности, просивший обязательно еще раз разоблачить даму, становился у двери единственно отпертого вагона — остальные он предусмотрительно запирал — и взимал плату с вокзальных девиц, приводивших своих гостей. Приходили воры с соблазнительными пакетами, с бутылками в карманах. Наведывалась озябшая стража.
Ночью, когда в кромешной тьме гремела кругом бестолковая перестрелка, темные окна загаженных вагонов озарялись зловещим мрачным светом. Контролер уходил домой. В "кукушке" пили, дрались, горланили песни, шла игра в карты.
Комендант посматривал на "кукушку" из окна; она останавливалась как раз против дома, а квартира его была во втором этаже. Он знал, что ему полагалось знать. Конечно, "кукушка", но жалованье комендантское — мизерное, а совместить гласность с соучастием все не удавалось.
Свободное копирование
