Я взял от дирекции месячный отпуск и отправился в Харьков, специально затем, чтобы попробовать свои силы на провинциальных подмостках, так симпатично обрисованных Кузьмой Никитичем, который дал мне рекомендательное письмо к Молотковскому.
Людвиг Юрьевич встретил меня очень любезно и радушно, тотчас же предложив дебютировать в чем мне угодно. Я выбрал милого мне «Стряпчего под столом», в котором и выступил впервые перед харьковскою публикой с большим успехом. Об этом и о последующих успехах в Харькове я потому упоминаю, что они сбили меня с толку, и я, благодаря им, ни на минуту не задумывался покинуть сцену столичную и окончательно перейти на провинциальную.
Отпуск мой приходил к концу, мне надлежало возвратиться в Петербург, но Молотковский стал убеждать меня сказаться больным и попросить у дирекции продолжение отпуска еще на месяц. После продолжительного колебания, я уступил его настоянию и телеграфировал матери своей, чтобы она лично отправилась к Гедеонову и, объяснив ему мое мнимое болезненное состояние, удерживающее меня на юге, попросила бы еще на один месяц отпуска.
Впрочем, быть может, я бы не так легко поддался убеждениям Молотковского, если бы не было еще одного очень важного обстоятельства, мучившего меня своею невыясненностью. В свое короткое пребывание на сцене Харьковского театра увлекся я миловидной актрисой М.Г.П., здравствующей доныне, и сделал ей предложение, на которое она ответила полуотказом. Свой полуотказ она мотивировала тем, что такую скоро приходящую любовь должно основательно проверить, и тогда только решиться на серьезный шаг, дабы не пришлось впоследствии раскаиваться за него и дорого поплатиться…
— Сперва нам нужно пуд соли съесть вместе! — припомнила она популярную русскую пословицу, с которой nolens-volens пришлось согласиться.
Любезность Гедеонова распространилась еще на добавочный месяц отпуска, и я продолжал свои гастроли. Когда подошел конец и этому отпуску, я с М.Г.П. повел опять разговор о женитьбе.
— Поедем в Петербург и там повенчаемся…
— Ну, какие мы супруги будем, — сказала она, — мы не пара…
— Как не пара? Почему?
— Вы— столичный, я— провинциальная…
— Бог даст, и вы пристроитесь к нам, в Александринку…
— Во-первых, это трудно, во-вторых, у вас тяжело от интриг, а у Молотковского мне отлично живется…
— Если только смущает вас моя казенная служба, то да буду и я провинциальным актером! — произнес я с пафосом и тотчас же послал в Петербург прошение об отставке. На этот раз я адресовался уже прямо к самому директору, но ответа от него никакого не получал долгое время. Я писал к Александру Михайловичу еще и еще раз, но мои послания оставались гласом вопиющего в пустыне.
Свободное копирование
