В училище живописи и ваяния
Здравствуй, матушка Москва! — Семъя Ловковых.— Я выдерживаю экзамен. — Уроки профессоров С. И. Иванова и С. М. Волнухина.— Первые скульптуры.— Анна Голубкина и другие товарищи по училищу. — Песни вольности.
Москва поразила меня величиной, веселостью и множеством извозчиков. Только я сел в пролетку, как внимание мое привлекли большие монументальные ворота, открывавшие прямую и широкую улицу.
— Трухмальные ворота... А улица эта — Тверская-Ямская. Про нее даже в песне поется: «Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской едет мой милой с колокольчиком»,— не дожидаясь вопросов пораженного провинциала, заговорил словоохотливый извозчик.
Въезд в Москву, увенчанный величественной аркой Триумфальных ворот, вызвал радостное волнение в душе. Чувство гордости за матушку Москву возбуждали бронзовые скульптуры и барельефы, изображавшие победоносные сражения русских сил с армией Наполеона. Да и весь этот прекрасный памятник победы народа в войне 1812 года настраивал на высокий лад. Мы катили по Тверской-Ямской, и я все не мог оторвать взгляда от Триумфальных ворот.
С Тверской свернули на Садовую-Триумфальную, где увидели конку — предвестницу московского трамвая. Две замученные лошаденки тащили по рельсам вагончик, переполненный людьми. А вот и Цветной бульвар. Здесь у цирка Соломонского свернули в искомый Болышой Колосов переулок и остановились у ворот дома, обозначенного на конверте рекомендательного письма, врученного мне при отъезде в Москву Александрой Андреевной Раздорской. В Большом Колосовом переулке жил ее дядя Спиридон Иванович Ловков. В воротах, по обыкновению, калитка, тут же звонок. Звоню. Открывает дворник и подтверждает, что Ловковы живут здесь.
Семью Ловковых — Спиридона Ивановича, его жену Марфу Захаровну и сына Васю — застаю за питьем кофе. Все тут же встали, встречая гостя. Я представился и вручил письмо. Меня усадили за стол, кормили и поили. Марфа Захаровна ухаживала за мной. как за родным сыном. Помогла снять сапоги с высокими голенищами. Московское гостеприимство Ловковых памятно мне по сей день. Ласково, радушно встретили меня Ловковы — люди малого достатка, но большой души. И хотя жили они в подвальном этаже, в двух тесноватых комнатах, я чувствовал себя у них превосходно.
В прошлом Спиридон Иванович Ловков был крепостным графа Паскевича, того самого, который проводил шоссейную дорогу от Москвы до Варшавы.
Ловков, не надеясь на благодеяние сверху, копил деньги, чтобы выкупиться из крепостной зависимости. То же намеревался сделать повар графа. Паны, окружавшие Паскевича, прознав о мечтах дворовых, смущали каждого в отдельности:
— Трудно, очень трудно выкупиться. Да и жить без пана трудно...— запевали графские прихлебатели, а дворецкий — разорившийся помещик — всякий раз кончал разговор окриком: «Ведь пропадешь без пана, хам».
И все же Ловков однажды утром стоял в приемной графа.
— Ваше превосходительство, позвольте выкупиться.
— Одумайся, Ловков.
— Много думал, ваше превосходительство.
— Еще подумай... Приди завтра.
На следующий день Ловков и графский повар принесли по сорок рублей и с тем вышли на волю. Граф тогда же нанял Ловкова в кучера, положил восемь рублей в месяц. Сообразительный кучер быстро изучил привычки хозяев: граф любил езду тихую, графиня, напротив, быструю. Так и правил, за что вскоре получил одобрение: «Фурман бардзо добжий».
Спиридон Иванович Ловков — человек настойчивый, изобретательный. Расскажу для примера о том, как Ловков усовершенствовал гармонь.
Еще служа у Паскевича казачком, юный Ловков сопровождал графа в заграничной поездке. Тогда-то в Париже и купил французскую круглую гармонику с медными пищиками. Впоследствии, виртуозно владея гармоникой, он решил улучшить ее звучание, заменив медные голоса на стальные. Подыскал подходящую стальную пружину и обратился к мастеру с необычным заказом. Мастер, подумав, сказал: «Можно сделать». Ловков наградил его за согласие серебряным рублем. Гармонь вышла на славу. Много лет кряду она кормила Спиридона Ивановича. На своей гармони со стальными голосами он с неизменным успехом играл в ресторанах и на свадьбах. С тех пор стальные голоса ставят на всех гармонях — они звучнее и прочнее медных.
Когда я стал скульптором, ко мне в мастерскую на Пресне часто наведывался Спиридон Иванович со своей двухрядкой. Сколько чудесных народных песен было спето нами под аккомпанемент ловковской гармони! И сам я с удовольствием играл на ней. А Спиридон Иванович, кажется, никогда не расставался с гармошкой. Даже по престольным праздникам. отправляясь в церковь, брал ее с собой.
Добрым, душевным человеком был он. Однажды, играя в большом ресторане, он заметил, что в буфетной комнате сидит за пустым столом большая компания студентов. «Голодные, а в кармане пусто»,— догадался Спиридон Иванович и, посчитав студентов, попросил буфетчика подать ему именно столько рюмок водки. К рюмке полагались бутерброды. Ловков пригласил студентов выпить и закусить. И тут же, подкрепившись, молодежь отблагодарила его экспромтом:
Сам Спиридон Иванович
Водочку не пьет,
Но за сорок стаканчиков
Денежки дает.
Ловков стал моим другом. Я вырубил из мрамора портрет Ловкова, ему в подарок. Портрет до последнего времени принадлежал его родственникам. Умирая, Спиридон Иванович завещал мне самое дорогое — свою гармонику.
Вот каким человеком оказался первый мой московский знакомый. Но вернусь к последовательному изложению событий.
Свободное копирование
