Лето. Теперь - время экскурсий. В воскресенье на дворе скучно. Девочки, вернувшись из протестантской безрадостной, серели холодной церкви, ходят разряженные в свои «воскресные платья» или «шелковые платья», как аршин проглотив, боятся запачкаться. А мы собираемся в поход.
Папина непоседливая душа толкает его в бесконечные экскурсии. С мамой или с Мишей вместе он давно исходил все окрестности. Иногда брали с собой и нас с Аликом - особенно зимой, когда часть дороги можно было тащить нас на санках. Ездили мы зимой и на Холменколлен - кататься по «Штопору» на санках - «хьельке» - только не решались пускаться в путь с самого, верху, где были уж очень крутые и опасные виражи.
Папа обратил наше внимание на одну достопримечательность Холменколлена: открытые шкафы с гнездами, - вроде как для писем «до востребования», - стоявшие на остановках трамвая. Положим, на горе лежит туча. Норвежец, едущий вниз, в Осло, на службу, выходит из дому в непромокаемом плаще, с зонтиком и в галошах. Но со станции видно - внизу в городе ясно. Он снимает плащ и галоши и кладет вместе с зонтиком в одно из открытых гнезд шкафа - вечером он заберет их по дороге домой.
Летом мы на Холменколлене бываем реже, но все же и туда часто ведут наши экскурсии. Тогда мы едем на трамвайчике на самый верх, на Фрогнерсетерен, и с покрытого соломкой мягкого сиденья я с замиранием сердца смотрю на большое здание у станции Гэуста, во дворе которого кишат какие-то люди (по моим понятиям - это сумасшедший дом - на самом деле это была школа, где мне еще предстояло учиться), и на глубокую пропасть, над которой дугой проходит путь трамвая - между станциями Грокаммен и Гюллеросен; потом поглощаю красоту, когда за Бессерюдом открывается панорама города и фьорда.