Пусть не страдают дети!

Пусть не страдают дети!

 О начале войны я ничего не помню -- была несмышлённым ребёнком. По рассказам мамы в то время мы жили в одной из деревень Горьковской области. Отец работал в колхозе кузнецом. На фронт его призвали в 1942 году. К тому времени в нашей семье появился братик. Он родился за два месяца до начала войны.

 Когда отец ушёл на фронт, мама с нами, двумя малышами, вернулась в свою родную деревню, в Татарию. Первое время мы жили у бабушки, в семье маминого брата, а позднее маме удалось приобрести с помощью родственников деревенский домик. Он стоял на самой окраине деревни. Это была небольшая, но построенная по всем правилам деревенской архитектуры, избушка с печкой, сенями, скотным двором и большим, в пятнадцать соток огородом. За огородом начинался бесконечный простор полей и степей с небольшими перелесками. Большого леса поблизости не было. Он находился далеко, в восьми километрах от деревни, на крутом берегу Волги.

 Ближе к деревне рос лесок с примечательным озером. В озере плавал небольшой островок, заросший травой, мхом и приземистыми берёзками. Островок постоянно перемещался в разном направлении в зависимости от того, в какую сторону дул ветер. Называлось озеро - Моховое. При сильном ветре островок прибивало к самому берегу, и тогда взрослые мужики могли переходить, осторожно ступая, на сам островок. Детям этого, конечно, не разрешалось. Совсем рядом с деревней было озеро, в котором женщины полоскали выстиранное бельё, а летом купалась вся деревня - от мала до велика.

 Сразу за нашей избушкой начинался степной простор - долинки. Так назывались пониженные места, где весной скапливалась талая вода. К началу лета вода уходила, долинки зарастали травой и это было излюбленное место наших с братиком игр. В хорошую погоду мы часто отправлялись туда, бегали по мягкой травке, играли. Было и чем полакомиться - щавель и дикий лук росли здесь в изобилии. И удивительно красивые цветы цвели среди изумрудно-зелёной травы всё лето, так что домой я неизменно возвращалась с букетом в руках.

 Но никакие прелести природы не могли скрасить людского горя этих лет. Война! Это слово витало в воздухе и наполняло жизнь мраком и печалью. Мужчины воевали на фронте, защищая страну от фашистских захватчиков, а наши матери трудились на полях. "Всё для фронта, всё для победы!" - этот девиз звучал над страной, над всей незанятой врагом территорией.

 Наши матери жали вручную серпами хлеб на полях. Припоминается картина, как каждой работающей в поле женщине отмеряли клочок хлебного поля, делая заметки по границе площадок. Это была дневная норма, которую нужно выполнить, сжать. Работай хоть до темноты, а сделай.

 Мама была не слишком-то сильной от природы женщиной. Ей трудно было справиться с большим объёмом работ и поэтому нередко она приходила с поля с наступлением сумерек.

 Мои воспоминания о жизни во время войны и первых послевоенных годах довольно скудные и эпизодические. А вот что рассказывает мой двоюродный брат, немного постарше меня годами.

 Во время войны, в 1944–1945 годах наш колхоз «Красный Октябрь» был передовым в районе, и в правлении красовалось переходящее знамя. Кто же сумел поднять колхоз в такие суровые, неимоверно трудные годы? Подняла его женщина. Ее звали Сударикова Матрёна Терентьевна. Я не знаю, где её родина, только помню, что она эвакуировалась из Москвы и была назначена к нам председателем. Говорят, что она обладала исключительной энергией, вставала по утрам раньше всех и нередко будила каждого колхозника. Могла она и покричать. Но люди вспоминают о ней с благодарностью.

 Не знаю, какими методами, какими усилиями сумела она добиться таких успехов. Ведь тогда у нас не было ни одного трактора, а лошадей – раз, два и обчёлся. Пахали на быках, Молотили цепами и конной молотилкой.

 До того времени, как поднялся наш колхоз, в первую половину военных лет многие пухли с голоду, питались только щавелем и конёвником (конский щавель), весной - гнилой картошкой. Люди были подавлены, с пустыми глазами. Они желали только одного - поесть.

 А напуганные войной бабы выли, причитая. И я помню, как часто раздавались эти страшные причитания то в одном, то в другом доме. Ведь война приносила вести о гибели сыновей или мужей. Собравшись в поле, женщины уже не работали, а больше плакали и причитали о своём горе.

 Совсем другой стала картина после того, как пришла Сударикова. Она не давала женщинам уронить серп или мотыгу, не позволяла им выть, и хотя также шла война, и приходили страшные вести, люди стали совсем другими.

 Поднялось небывалое соцсоревнование! Выпускалась стенная газета, где высмеивали нерадивых и ставили в пример передовиков.

 Девятого мая Сударикова получила телефонограмму о Победе над фашистами и, несмотря на то, что многие ещё спали, она, неистово барабаня по окнам, разбудила всю деревню. И вскоре все жители во главе с нашей бабушкой с красным знаменем в руках собрались на митинг.

 После окончания войны Сударикову отозвали в район и она долго работала там. У нас же в колхозе стал председателем мужчина. И что же? В первый же год наш колхоз съехал по наклонной плоскости из числа передовых в почти «передовые с низу» и больше уже не поднимался. А ведь пришли мужики с фронта, появились тракторы и сложные молотилки, но колхоз снова стал отстающим. А «ларчик просто открывался», - дело в руководителях. Одна была человеком знающим, умеющим руководить, другой только умел командовать людьми, а знания отсутствовали, его профессия была повар.

 Я о Судариковой тоже много отзывов слышала от взрослых. Все они с небывалым восторгом отзывались о её человеческих качествах, её знаниях, способности сплотить людей и руководить ими.

 Да, взрослые трудились, отдавая все свои силы, чтобы вырастить хлеб для фронта. А дети жили своей детской жизнью. Нас донимал голод. Хлеба не было и в помине. Мы с братиком ходили в ясли, мама продолжала работать. В яслях нас кормили заварихой. Так называлась жидкая каша, сваренная из муки на молоке пополам с водой. Помню, какой вкусной она нам казалась, и как быстро мы опустошали свои чашки.

 Каша была большим подспорьем нашему голодному питанию. Сейчас думаю, что это Сударикова, наш мудрый председатель колхоза, заботилась о детях, матери которых работали на колхозных полях.

 Но чувство постоянного голода не оставляло. Помню, как по вечерам мы, придя из яслей, сидели на крылечке нашей избушки и ждали возвращения мамы с работы. Мама приходила с колхозного поля, нередко уже в сумерках. Шла в огород, выдёргивала свёклу, чистила её. И это был наш ужин. А сахар я впервые увидела уже после окончания войны. И вот как это было.

 Мы с братиком, как обычно играли в долинке, возле дороги. Вдалеке показался человек. По мере его приближения мы увидели, что это был молодой солдат. Высокий, сильный парень в огромной, почти до пят шинели из толстого сукна. Подойдя к нам, он остановился. Мы притихли, с опаской рассматривая его мощную фигуру. Но солдат приветливо улыбнулся и обратился к нам с вопросом, не знаем ли мы, где живёт молодая девушка- учительница нашей школы. Мы осмелели и объяснили. В знак благодарности солдат достал из кармана два кусочка сахара-рафинада и протянул их нам.

 Помню, что я крепко зажала кусочки в кулачке, мы не съели их сразу, а оставили, чтобы показать маме. Дома мы с восторгом рассказывали, как увидели солдата, какой он здоровенный, сильный, какая длинная на нём шинель, и как он дал нам вот эти кусочки сахара. В общем, был полный восторг!

 А какими трудными были послевоенные годы! Голодное существование продолжалось. Отец вернулся с фронта осенью. Работал по соседним деревням кузнецом. Семья быстро росла. В 1949 году мы по зову тёти, маминой младшей сестры, уехали в Таджикистан. Тётя была медиком, в составе медсанчасти прошла всю войну, а после войны их часть направили в Таджикистан на секретный объект для медицинского обслуживания. Там было хорошее продовольственное обслуживание, но отец устроился кузнецом в мастерские машинно-экскаваторной станции, где не было никаких преимуществ. Так что, и в Таджикистане мы хлебнули горя. Помню, как мама затемно утром уходила, чтобы занять в магазине очередь за хлебом. В школе не на чём было писать. Писали на клочках газет, на обрывках бумаги. Сколько было радости, когда мне купили первую настоящую тетрадку! Как я её берегла, как старалась аккуратно писать, чтобы она как можно дольше сохранилась!