Из Берлина я проехал с выставкой в Кёльн, оттуда в Мюнхен, а затем снова в Кёльн. Вся эта возня с выставками мне порядком надоела, как и лекции, доклады, беседы. Очень тянуло поскорее в Париж. Большим утешением для меня оказалась организованная одновременно в Кёльнском музее выставка Лейбля, вещи которого, собранные со всего света, были здесь представлены и показаны, как никогда ранее. Вот мастер не стареющий, все еще новый, свежий и актуальный для сегодняшнего дня. Что ни вещь, то подлинное произведение искусства, прекрасное по живописи, выразительное по замыслу и глубокое по проникновению. Я часто думал, как хорошо было бы показать такую выставку у нас, в Москве. Многому мы могли бы поучиться у старика Лейбля. А я еще помню рассказы Ашбе о его чудачествах. Он жил тогда недалеко от Мюнхена в деревне, среди крестьян, сам ведя полукрестьянскую жизнь и изображая крестьян. Тогда его мало ценили, его, величайшего и, быть может, единственного живописца-реалиста Германии, проглядев его сверкающее живописное дарование, заслоненное дутыми репутациями Каульбаха Штука и других "знаменитостей".
Еще одну исключительную по своему значению выставку посчастливилось мне видеть в Берлине во второй свой приезд - Вам Гога, устроенную директором национальной галереи Юсти в бывшем дворце кронпринца. На ней также удалось собрать Ван Гога со всего света. Только такая выставка может дать верное представление об истинном значении этого колосса живописи хотя не всегда и не во всем одинаково сильного.
Перед устройством выставки Юсти просил меня зайти к нему в кабинет, где показал около пятнадцати картин Ван Гога, прося высказать о них мое мнение. Я нашел их все до одной поддельными. Это было и его мнение, несмотря на то что некоторые из этих подделок были уже проданы в Америку по 50 000 долларов каждая. Тогда только начиналось поднятое Юсти дело о подделывателях Ван Гога, завершившееся позднее громким процессом. На последнем был жестоко ошельмован главный специалист по Ван Гогу, известный художественный критик и историк новейшей французской живописи Мейер-Грефе, по экспертизе которого были приобретены все эти подделки.
В Кёльне мне пришлось дважды быть в 1929 году - в марте и мае. Иконная выставка была организована в марте и открылась 24-го в помещении Музея художественной промышленности. 5 апреля она была закрыта и перевезена в Мюнхен, а в мае вновь переброшена в Кёльн, где и была присоединена к юбилейной верхнерейнской выставке. В свое первое пребывание в Кёльне я, по просьбе комитета по празднованию сорокалетия научной деятельности известного византиниста Шарля Диля, написал здесь большую статью для сборника в честь юбиляра, которую отправил председателю комитета, тоже знаменитому византинисту Габриэлю Милле. 20 мая я выехал из Кёльна через Бельгию в Париж. Имея в кармане французскую визу, я был уверен, что в дороге мне не предстоит никаких неожиданностей, связанных с моим советским гражданством. Я жестоко ошибся: на границе Бельгии меня высадили из вагона и под конвоем жандарма повели куда-то, за километр, по крайней мере, на допрос. Я взмолился, ссылаясь на французскую транзитную визу.
- Но помилуйте, сударь, вы же в Бельгии, черт возьми, а не во Франции, да еще с большевистским паспортом!
Разговорившись, я подумал, что предстоявшая мне перспектива скитаний и высылки обойдется мне дороже, чем хорошая взятка, и без дальнейших слов Дал ему сто франков, сказав, чтобы он обделал это маленькое дельце с кем следует. Я жалел, что дал так много: было явно достаточно половины, если не четверти, хотя сто франков - это всего семь золотых рублей. Он никак не ожидал такой огромной суммы, и все уладилось в полчаса. Меня посадили в какой-то поезд, шедший на Париж другим путем, и 21 -го я был уже там.
Свободное копирование
