За всеми этими делами я мало времени мог уделять собственной живописи.
В январе 1907 года стояла неделя дивного инея. Я целые дни работал на воздухе. Тогда именно я написал два варианта инея при последних лучах солнца, замирающих на верхушках берез. Как и "Морозное утро" 1906 года, они были писаны из окна моей комнаты, с того же места. Один из них в собрании В.А.Воробьева, другой - в собрании Е.В.Ляпуновой. Тогда же написан и иней из собрания М.П.Рябушинского, попавший во время революции в Киевский городской музей.
Работа над инеем вновь разбудила задремавший было в дни всякой "учености" живописный задор. Немного на свете таких потрясающих по красочной полифоничности моментов, как солнечный день инея, где цветовая гамма, ежеминутно меняясь, окрашивается в самые фантастические оттенки, для которых на палитре не хватает красок.
В отношении к живописи, а тем самым и в моей собственной живописи начался заметный сдвиг в сторону чисто цветовых задач, с явным отходом от импрессионистических установок. По старой памяти меня все еще именовали импрессионистом, но на самом деле я уже давно не был им. Не впечатление от природы было теперь в центре моего внимания, не передача дрожащего света была задачей: была одна цель и одно стремление - выразить на холсте цветовой смысл данного явления, его красочную природу. Уже в "Хризантемах" есть единый связанный цветовым аккордом тон, охватывающий все, сверху донизу и слева направо, но дивизионистское разрешение задачи и врывающаяся световая проблема отводят этой картине место где-то вблизи от импрессионизма. От дивизионизма нелегко было отойти, и он связывал меня и в натюрморте того же января 1907 года - "Голубой скатерти", построенной на сочетании сиренево-голубых красок скатерти и золотистых яблок в корзине. Приступая к работе, я твердо решил не впадать в дивизионизм, но, сам того не замечая, отдал ему дань, чем был весьма огорчен.
Свободное копирование
