Серов был в моде, и к нему нещадно приставали с заказами на портреты. От доброй половины из них он категорически отказывался. Одна пошлого типа купчиха, чванная своим богатством, была особенно назойлива докучливыми просьбами написать ее портрет, все время спрашивая, почему он ее не хочет писать.
- Потому, что вы мне не нравитесь, - был ответ, навсегда прекративший приставания.
Серов не сразу раскачивался в своих художественных симпатиях, и кое-что, ему вначале не нравившееся, он позднее ставил высоко. В 1902- 1903 годах он отговаривал Дягилева приглашать на выставку Борисова-Мусатова, считая его картины "дешевкой". Через два года он изменил к ним отношение.
Когда-то он не выносил Сезанна. В 1904 году на вечере в "Праге", в день открытия выставки "Союза русских художников", когда мы с ним и Остроумовым сидели в стороне и разговаривали о новейших французах, он вдруг сказал:
- Черт знает что: вот не люблю Сезанна - противный, а от этого карнавала, с Пьеро и Арлекином, у Щукина, не отвяжешься. Какие-то терпкие, завязли в зубах, и хоть бы что.
Под конец он и Сезанна принял. Рериха он вначале тоже не переносил, особенно его картину с воронами "Зловещие", которую считал надуманной и фальшивой. Его позднейшие вещи он более принимал, но самого Рериха не переваривал, считая его типичным петербургским карьеристом. Не любил он еще Куинджи - ни его самого, ни его искусства, с его ложными аффектами.
- Что бы там ни говорили, а любой индийский этюд Верещагина стоит дороже картины Куинджи.
Больше всего Серов не выносил пошлости, чувствуя ее за версту везде и во всем. Ко всякому проявлению пошлости он был беспощаден и жесток, что при его всем известной правдивости, создавшей ему репутацию московского Катона, приводило иногда к сложным положениям и конфликтам.
Свободное копирование
