Когда Чайковский возвращался с Цетом из заграничных турне и долгое время оставался в Петербурге или в Клину, Цет пускался для пополнения своего опустевшего кошелька в разные невинные аферы, на которых только вконец разорялся, будучи вечно в долгах. Однажды он вздумал устроить бал-маскарад "В подводном царстве", для чего большой зал "дворянского собрания" на Михайловской должен был при помощи декораций и всяких трюков превратиться в дно моря. Честь выполнения этих декораций и организации всей художественной стороны была синклитом Малой Итальянской возложена на меня. Я написал картину-плакат, большой холст, аршина в два, масляными красками, где изобразил морское дно, коралловые рифы и всякую подводную требуху, заимствованную из Жюля Верна. Плакат был вывешен в окне самого большого магазина на Невском вместе с заманчивой программой вечера. Цет сумел купить кого следует в прессе, и все пошло как нельзя лучше. Я писал декорации и украшал, украшал, украшал. В какой-то газетке, не то "Петербургской", не то в "Листке", появилось интервью с Цетом, сочинившим из озорства и интервью со мной. Когда я рассказал об этом Федору Михайловичу, он громко рассмеялся и долго не мог успокоиться, прося повторить отдельные выражения интервью. Придя на следующий день, я застал его уже Дома. Он, видимо, поджидал меня, сидя на своем диване с "Новым временем" в руках, что было непривычно. Он встретил меня со словами:
- Вы, вероятно, не знаете, что и Суворин не выдержал - написал «Маленькое письмо» о вас и дал интервью с вами.
- Что вы говорите? - воскликнул я, предчувствуя недоброе.
- А вот послушайте интервью: особенно хорошо? И он начал читать, еле разбирая слепую газетную печать:
"Мы вошли в великолепную, пышно убранную восточными коврами и дорогим оружием мастерскую Ивана Емельяновича Храброва. Знаменитый художник, почтенный пожилой человек, с серебристой шевелюрой и большой бородой, высокого роста и богатырского сложения встретил нас в высшей степени радушно"... и так далее в таком же роде.
Я сразу просиял, поняв, что это одна из обычных шуток Федора Михайловича, которыми он меня постоянно огорошивал. Интервью я прослушал тем не менее до конца. Оно было на редкость остроумно, ибо зло высмеивало только что появившуюся тогда моду интервьюировать бульварных знаменитостей и "героев дня".