Допрос.
Ведут в другую сторону, ковер, зажмурилась от яркого света, к Абакумову! Вся эта игра наконец кончилась, домой, домой, вводят в оклеенную дверь… встал… такой же холеный.
— Садитесь.
…мистика, дьявольщина: он начинает светский разговор об искусстве, кто талантливее из братьев Тур, как я отношусь к министру культуры… он что-то ждет от меня… чтобы я упала к нему в ноги, умоляла, просила; я этого не сделаю… что-то темное, страшное… на полуфразе увели.
Отбой. Допрос.
— Нуте-с! Что же это вы отмочили в Гагре, в винном погребке, того тоста в Бадене вам было мало, решили и здесь отличиться! Ну!
— Вспомнить тост невозможно.
— Так значит: «Бей грузин, спасай Россию»?!
Как от удара пришла в себя.
…все… это приговор…
— Ну рассказывайте!
— Рассказывать нечего, если я и могла это сказать, то как шутку… как остроту…
— А все-таки, хоть и в шутку, могли это сказать? Что, для красного словца и сережка из ушка!
— Не могла.
— Ну уж тут полно свидетелей, компания из Дома творчества, а может быть, это не шутка, а ваше убеждение… — Он что-то читает и, не отрываясь, спрашивает: — А что за история у вас была в Праге?
— Руководитель джаза запросил за оркестровку большой гонорар, и пришлось доставать деньги через…
— Деньги нас не интересуют. Зачем вас вызывал посол.
— Познакомиться, пожелать удачи.
— А к послу никто ни с чем не приходил?
— Я не знаю.
…неужели Макарова, кроме того, что пошла к послу, еще и написала об этом?! Зачем? Зачем ей надо куда-то бегать, писать, вершить чужие судьбы? У нее с Герасимовым все есть! Им только Бог или забыл, или не захотел вложить душу. Теперь у посла могут быть неприятности за доброе отношение ко мне.
Отбой.